Сейчас на дворе оказалось полным-полно смердов с веревками, ломами и заступами. Там и сям переминались лошади, запряженные в подводы. Валялись груды битого камня. Пыль стояла столбом, так что яркое полуденное солнце казалось бледным пятном в сером небе.
Укрывище крушили споро, с песнями, с веселым гиканьем. Грузили битый камень и уцелевшие каменные блоки на широкие подводы и увозили в выломанные ворота. В западной стене уже зиял громадный пролом. Обе угловые башни разобрали почти до основания. Похоже, трудились не первый день. Хорт смотрел на эту муравьиную суету в полном остолбенении, пока не закашлялся. Оказывается, от ужаса он вообще перестал дышать.
Стало быть, и вправду все кончено. Полное поражение. Дед убит, стены разрушены.
Ну нет, пока жив хоть один Хорт, красномундирникам покоя в Усолье не будет! Обр посидел немного, закрыв глаза и силясь вздохнуть полной грудью. Он-то, последыш, седьмой сын Свена, наверняка жив. Надо выбираться отсюда.
Слегка отдышавшись, он начал действовать. Тихотихо сполз через любимый лаз вниз на поварню. Внутри по-прежнему никого не было, но прямо за задней дверью слышалось ритмичное лязганье металла о камень и чья-то ленивая перебранка. Значит, принялись уже и за восточную стену. Прежним путем уйти не удастся. Обр поразмыслил, стянул рубашку, подпрыгнул раз двадцать до первого пота, подтянулся на потолочной балке, зачерпнув из очага пригоршню старой золы, щедро посыпал спину и плечи, грязными руками хорошенько повозил по лицу. Серая пыль пристала к телу, припорошила старые и новые шрамы. Хорошо получилось. Рубашку Обр обвязал вокруг головы, будто бы от солнца. На самом деле она прикрыла длинные волосы. Усольские смерды стриглись в кружок, но Хортам с короткими волосами ходить не пристало. Теперь в руки надо что-нибудь взять. Лом там или лопату… Но ничего подходящего не нашлось. Зато отыскался кусок толстой веревки. Так, ни то ни се, обрывок в полторы сажени. Что ж, сойдет и веревочка.
Обр, не скрываясь, распахнул широкую, давно рассохшуюся дверь поварни и, помахивая сложенной вдвое веревкой, неспешно зашагал по двору. Он шел по своему разоренному дому, щурился на горячий круг солнца, вдыхал каменную пыль и изо всех сил старался не глядеть на проломы в стенах, не оглядываться на цитадель, которую пока не тронули. На ходу он с видимой ленцой, но ловко уклонялся от столкновения с оглоблями, лошадиными крупами и снующими туда-сюда вонючими смердами, потными, пыльными, голыми по пояс, в общем, ничем не отличавшимися от Хорта в его нынешнем виде.
Наконец на глаза ему попалась подвода, груженная целыми каменными блоками, которая определенно направлялась к воротам. Обр деловито зашагал к ней, ухватился за низкий борт, прикинулся, будто поправляет веревку, удерживавшую груз на месте, да так и пошел рядом. Никто не обращал на него внимания.
В воротах подвода встала. Хорт присел сзади, опустил голову, терпеливо ожидая, когда все это кончится.
Тут, перекрыв путь, скопились сразу три подводы. Было ясно, что незаметно выскользнуть не удастся.
– Вот эти две, – вещал от ворот начальственный голос, – не в город, а снова ко мне на двор. Разрешение у меня, сам понимаешь, имеется.
– Да куда ж тебе столько? – скучливо поинтересовался возница.
– Не твоего ума дело. Новый дом строить буду. Низ каменный, верх деревянный.
– Ишь ты! – раздался другой голос, молодой и насмешливый. – А не боишься?
– А чего мне бояться?
– Душ неуспокоенных. Вот проснешься ночью в своем новом доме, а они стоят над тобой и воют: «Семерик, отдай наше добро!»
У Обра снова захватило дыхание. Еще минута, и в обморок грохнулся бы, как девка на смотринах. Он уткнулся лбом в прохладные камни, словно надеялся, что они ему помогут. Семерик! По голосу и не узнать. С Хортами он так сроду не разговаривал. Герман частенько гонял Обра к «Семи соснам» с поручениями или просто за свежей сивухой, так даже перед ним, самым младшим, Семерик юлил, лебезил, предлагал угощение и даровую выпивку, и все это тонким козлетоном, с пришепетываниями и придыханиями.