Сквозь сплетенье черных кривых ветвей с едва развернувшимися листочками просвечивала громадная прозрачная луна. Под дубом на широкой поставленной полукругом скамье рассаживались чисто одетые солидные горожане. Двенадцать человек, как положено. Все в густо напудренных слегка всклокоченных париках. Должно быть, выскочили из дома в спешке. Сбоку примостился серьезный, как голодный барсук, писарь, с другого краю вальяжно уселся спасший Обра капрал. Военная власть.
Впрочем, к дубу сбежалось не только начальство. Площадь была черна от народа. Редкие солдаты с пиками в руках сдерживали толпу, так что кусок утоптанной земли между Обром и городскими старшинами оставался чистым. Рыжебородый дядька, которому пудреный парик с изящной черной ленточкой шел как корове седло, помялся, прокашлялся, набычившись, поглядел на Обра:
– Имя и возраст?
Обр предпочел не заметить вопроса. Стоял, слегка запрокинув голову, разглядывал луну, наслаждался тем, как мягкая земля холодит сбитые в кровь босые ноги.
Жаль, рубашка куда-то пропала. Торчать полуголым на потеху смердам было противно. Злые взгляды жгли обнаженную кожу не хуже крапивы. Над тропой ходили горячие темные волны ненависти.
– Запирается, – сказали под деревом.
– Явное неуважение к суду.
– Что ж, придется прибегнуть к процедуре установления личности. Кто знает этого человека, или видел, или встречал его, или заглазно слыхал о нем?
– Я! – раздался хриплый голос.
Обр рванулся вперед, но помешали немедленно скрестившиеся перед ним лезвия палашей и черноусый мужик, крепко ухвативший его сзади за локти.
Семерик! Опухший и синеватый, как упырь в полнолуние, но, несомненно, живой. Не помогла веревочка. Только багровый след на шее остался.
Хорт немедленно пожалел, что не воспользовался советом Маркушки. Бить надо было по шее, ребром ладони в становую жилу. Или просто, без затей каменюкой в висок. Гад живучий!
– Можешь ли ты подтвердить, что этот человек действительно Оберон Александр Свенельд Хорт, седьмой законный сын Свенельда Германа Хорта и Исонды Ингеборги, дочери владетельного Арнольда, рожденный в год кометы на исходе месяца травня?
Рыжебородый в дурацком парике вычитывал по большому свитку с княжеской печатью, старательно водя по нему пальцем.
– Не знаю я никакой Ингеборги, – просипел Семерик, – но это он. Младший из ублюдков Свена Топора.
Да вы приглядитесь, он приметный. У него одна прядь волос седая, из темечка растет, прямо на лоб падает. Такой уж уродился. Бог шельму метит.
Все посмотрели на Обра. Седая прядь, о которой он и думать забыл, даже под слоем пыли отчетливо виднелась среди прочих, от природы черных. Капрал оживился, порылся за пазухой, извлек оттуда еще один весьма потрепанный свиток, бегло просмотрел его, загнул нужное место и передал рыжебородому.
Тот долго вчитывался, шевеля губами, потом солидно кивнул.
– Означенная примета в описании имеется. Показания свидетеля имеются. Личность обвиняемого можно считать установленной.
– Он это, он, – мстительно твердил Семерик, – родной брат того подонка, что доченьку мою загубил.
– Сам ты подонок, – не выдержал Оберон, снова рванувшись вперед, так что острия палашей вонзились в кожу, – шкура продажная! Благородный Хорт вам честь оказал! Катерину твою как жену почитал.
– Че-есть! – издевательски протянул Семерик. – Опозорил девку, наградил ублюдком. Кто на ней теперь женится-то? А ведь какая красавица была.
Лицо его вдруг скривилось, глаза наполнились мутной влагой – вся жизнь в страхе! Днем и ночью ждешь: пожгут, ограбят или пронесет, обойдется.
Толпа сочувственно загудела. Обр мог бы сказать, что Семерик неплохо нажился, перепродавая кое-что из добычи Хортов, но не стал. И так унизился, наболтал слишком много. По груди из свежей царапины медленно стекала липкая струйка. Внезапно он почувствовал, что силы закончились. Но падать при всех по-прежнему считал ниже своего достоинства. Покрепче утвердился на разбитых ногах и вновь уставился на луну, которая постепенно теряла нежную прозрачность, наливаясь ярким холодным блеском.