Совсем как у Абернати…
Напряжение возросло уже до таких пределов, что Григорию казалось: его разум вот-вот разбухнет и взорвется. Он не мог пойти в контрнападение. Он мог только обороняться, защищать себя и Терезу от маниакального голода Франтишека, желавшего поглотить их души. Быть может, Тереза и была нужна связанному мерзавцу живой, но если бы он понял, почему его пленники так крепко держатся за руки, он бы и ее силы высосал без остатка.
И все же Григорий чувствовал, что его враг прибегает ко все новым и новым ресурсам своей боевой мощи. Понял, стало быть, что победа ему легко не достанется. Теперь ему придется пожертвовать кем-то еще, кроме крыс.
Конрад немного отступил назад, но Григория и Терезу продолжал держать под прицелом. Видимо, ждал приказа хозяина. Но Николау понимал, что Франтишек вряд ли скоро призовет на помощь своего камердинера. Он мечтает увидеть, как его злейший враг падает перед ним на колени, будучи повержен при этом им самим, в одиночку, без всякой помощи от кого бы то ни было. Самонадеянность Франтишека могла для Григория Николау стать залогом победы.
То и дело наваливались приступы жуткой боли, но Григорий не сдавался. Хотелось кричать, но даже этим он не желал радовать связанного мага. Был момент, когда Николау показалось: дальнейшее сопротивление бесполезно, но та магическая сила, что составляла его суть и суть Вильяма Абернати, упорно не желала сдаваться — она словно хотела сохранить свою целостность, неприкосновенность, соединенную в Григории. Отдать себя Франтишеку означало бы разрушить эту целостность.
Но не об этой целостности так пекся сам Григорий. Его заботило единственное: устоять, выжить! Дрожа в агонии, он скрипел зубами и непримиримо смотрел на своего врага.
И вдруг посреди этой молчаливой, почти невидимой борьбы сознания Николау коснулся подобный голосу сирен зов дома.
Дом… дом — вот святая святых, вот единственное надежное убежище, вот единственное спасение. Если я отдамся дому, я обрету силу, которая даст мне освободиться от Франтишека.
Сущая чепуха, если разобраться, и тем не менее искусительная интонация заставляла поверить в эти слова. Ничего не скажешь — время для того, чтобы зазвучал зов, было просто-таки самое удачное! Оказавшись меж двух огней, Григорий мог и не надеяться на победу.
Он почувствовал, как трясет Терезу. Она тоже услышала зов. Еще никогда в жизни Григорий не ощущал себя таким беспомощным.
И тут Петер Франтишек дико закричал.
Закричал… и вдруг высвободил руку. Путы, которыми она была связана, упали на пол.
Приди, — шептал искуситель. — Приди, и ты познаешь истину.
Издалека послышался смех.
Он был так похож на смех грифона.
Фроствинг перенес Григория в логово Петера Франтишека не потому, что так сильно хотел помочь ему в поединке со связанным магом. Скорее, он сделал это потому, что точно знал: Франтишеку ни за что не выстоять в схватке с Григорием, одновременно борясь с зовом. После стольких лет упорного единоборства с домом связанный маг наконец должен был стать его жертвой.
С Франтишеком грифон все рассчитал верно, но почему бы дому не забрать всех троих разом, вот вопрос?
Но тут по комнате прокатился оглушительный грохот, пол сотрясся, и все вопросы отпали сами собой. Тереза и Григорий упали на пол. Теперь они обрели способность шевелиться, но подниматься ни ей, ни ему не хотелось. Григорий приподнял голову и взглянул на своего врага. Оказалось, что Франтишеку уже не до него. Связанный маг резво освобождался от своих пут. Его камердинер бросил один из пистолетов и попытался удержать своего господина: схватил Петера за руку и прицелился из пистолета-шприца.
Конрад уже был готов выпустить спасительную для Франтишека иглу, когда тот вдруг с головы до ног озарился голубым свечением.
Конрад испустил крик ужаса и провалился в темноту. Послышался щелчок и звук падения чего-то тяжелого. И снова раздался крысиный писк.
Выпучив глаза, обливаясь потом, Франтишек срывал с себя последние веревки, которые сгорали дотла, стоило ему прикоснуться к ним светящимися пальцами. Все тело колдуна почти полыхало. Такой разбушевавшейся, вырвавшейся на волю магической энергии Григорий не видел ни разу за свою долгую жизнь.
Зрелище было настолько кошмарно, что о нем хотелось забыть в самое мгновение его созерцания.
Все новые и новые крысы перебегали круг тусклого света. Тереза вскрикнула: две из них возжелали перебежать через нее. Ее вскрик привлек внимание обезумевшего Франтишека, который как раз в это время освободился от веревок, стягивавших его туловище. Взгляд его устремился к спутнице Григория, потом метнулся к самому Григорию. В прищуренных глазах злого мага зажглись искорки разума.