Положившись на знания, полученные от Франтишека и Абернати, Григорий мысленно коснулся сознания одной из частиц.
Женщина в платье времен Французской революции исчезла. Исчезла без следа. В первое мгновение Григорий решил, что обманулся, но тут же почувствовал приток сил. Она столько времени просуществовала в роли оболочки, что давно обратилась в тень.
Михась продолжал обрушивать на Григория атаку за атакой, но тот сумел впитать еще три частицы. Исчезли и их призраки.
Столько смертей… и все ради того, чтобы обрел жизнь тот, кто был ее настолько недостоин! Григорию было нестерпимо стыдно. Грехи Михася он ощущал как свои собственные. Он чуть было не отступил, не отказался от задуманного, но сдержался, вспомнив, каков выбор. Сдайся он — и победа окажется в руках злого колдуна.
И вдруг все оставшиеся в кругу частицы Михася отступили и исчезли. Видимо, Михась решил, что хватит разбрасываться носителями его духа ради того, чтобы только ослаблять его могущество.
XXIII
Григорий поднялся на ноги. Они с Франтишеком остались один на один.
Франтишек изменился. Он больше не казался одной из многих оболочек, одной из многих частиц.
— Это все ты, да? — спросил он гневно, глядя куда-то за спину Григория. — Измена, так?
— О да, мой достославный и могущественный повелитель, — послышался голос грифона. — Еще какая измена…
Не стоило бы Григорию сейчас отворачиваться от Михася хоть и на миг, но он не удержался.
Фроствинг сидел на карнизе. Черные пропасти его глаз излучали желтый свет. Вечная ухмылка еще никогда не была столь широка.
— Ты не можешь предать меня. Это… это немыслимо!
Грифон раскинул крылья.
— Ты дал мне приказ. Вероятно, я его не совсем верно понял, но я все сделал так, как уразумел. Я долго и рачительно трудился на благо сохранения жизни моего повелителя.
— Я твой повелитель!
Фроствинг указал на Григория:
— Он — более мой повелитель, нежели ты, ибо у него есть и тело, и душа.
— Тебя подводит логика, неверный раб! Я также твой повелитель! И как же ты тогда объяснишь ход своих мыслей?
Крылатый демон склонил голову набок и отозвался:
— Полагаю, сейчас не самое лучшее время для философских диспутов. Наш спор лучше всего разрешить в поединке.
— Ты… ты ошибка творения, Фроствинг. И когда с этим будет покончено, я уничтожу тебя… медленно уничтожу.
Грифон, насколько это было возможно для каменной статуи, нахмурился. Глядя на Михася-Франтишека, он проговорил ледяным голосом:
— Я никогда не просил тебя о том, чтобы ты создавал меня, о повелитель, которому нечем повелевать! Я не просил, чтобы ты дарил мне жизнь только ради того, чтобы затем я собирал тебя по кусочкам, будто идиотскую головоломку! Лучше бы мне вовсе не родиться на свет!
— И потому ты сам сотворил это ничтожество? — вопросил Михась и указал на Григория. Петер Франтишек злорадно ухмыльнулся.
— Я спас моего господина, — хлопнув крыльями, ответствовал грифон. — Он — это ты, Михась. Он больше Михась, нежели… ты. Он прекрасно сохранен для этого дня — дня, которому суждено было настать. Я позаботился о том, чтобы он был подготовлен к восприятию славы, которая тебе не принадлежит.
Сохранен? Но… как же столетия страданий? Ради чего? Похоже, только ради того, чтобы по прошествии этого срока Фроствинг сумел наконец отомстить тому, кто создал его.
— Он? Это ничтожество? — Михась расхохотался. Странно, но Григорий почувствовал, что хохочет сейчас только один Франтишек, но никак не прочие частицы Михася. Казалось, будто Франтишек стал единственным носителем духа злого колдуна… но ведь это было невероятно — согласно тем самым познаниям, что Фроствинг передал Николау от Франтишека. — Он? Да он безмозглая марионетка, он глупец. Пойми это, заблудший мой раб! Ты ведь помнишь историю про глупцов и тех, кто следует за глупцами? Кому же лучше знать эту историю, как не тебе?
Грифон вдруг стал серьезен и суров.
— Ничтожество — это ты, Михась. Тебе пришел…
Франтишек залопотал что-то совершенно нечленораздельное, но слова при этом произносил уверенно и при этом не спускал глаз с грифона.
Фроствинг гневно взревел и принялся скрести сначала грудь, потом — крылья и макушку, словно хотел содрать со своей кожи нечто непотребное. На пол посыпались осколки камня, но, похоже, Фроствинг оставался пока целым и невредимым.