Григорий посмотрел на стоявшую на кровати банку, задержал взгляд на небольшом колпачке посередине крышки, поднес к нему черную воронку, оценил на глаз их диаметры. Похоже, стоило отвернуть колпачок, что особого труда, по идее, не составляло, и тогда носик воронки точно совмещался с отверстием в крышке.
Что же это было такое?
Красноватая субстанция, мечущаяся внутри банки, на миг прижалась к стеклу. И тут же отпрянула.
Григорий опустил воронку и более внимательно всмотрелся в содержимое банки. То, что он только что видел, напомнило ему обрывок красной тряпки, которая двигалась как бы сама по себе.
Зимой тысяча девятьсот сорок четвертого в Германии Григорию довелось столкнуться с колдуном, который замышлял нечто, для осуществления чего требовались похожие предметы. В России во время своего второго… или третьего визита в эту страну Николау прочел писания одного свихнувшегося монаха, создавшего теорию, основанную на применении сосуда, запечатанного заклятием, и трубки.
— Григорий? — снова окликнула его Тереза и подошла поближе, не отрывая глаз от блокнота. — Я тут пыталась разобраться в записях, но никак не могу понять, что бы они могли значить…
Она умолкла, глядя на его побледневшее, покрывшееся испариной лицо.
Почти отчаявшись найти что-нибудь еще, что отвлекло бы его от родившихся подозрений, Григорий отложил в сторону банку и воронку и поднялся, чтобы заглянуть в найденную Терезой записную книжку. Книжкой, по всей вероятности, судя по ее потрепанности, Абернати пользовался часто.
Испуг, пережитый Григорием, сменился любопытством, когда он принялся строчку за строчкой читать записи Абернати о некоей женщине по имени Джулиана де Воорст. Проставленная в левом верхнем углу странички дата говорила о том, что запись имеет десятигодичную давность, но велась при этом на протяжении трех лет. Вильям Абернати в течение этого времени постоянно следил за этой пятидесятипятилетней женщиной — за всеми ее передвижениями и родом деятельности. Последняя запись касалась продажи ее дома в голландском городе Гронингене и неожиданно возникшего желания перебраться в Соединенные Штаты, а именно в Чикаго.
Ниже Абернати указал и обвел кружочком дату предполагаемого отъезда госпожи Де Воорст.
Григорий поднял взгляд к потолку.
— Интересно, вылетела ли она этим рейсом?
— Просто не знаю, что и подумать, — пожала плечами Тереза. — Но я не сомневаюсь: она — одна из нас.
— Весьма вероятно, — кивнул Григорий и перевернул страничку. Следующая запись касалась супружеской пары и была датирована сравнительно недавним временем.
Не успел Григорий углубиться в чтение, как Тереза проговорила:
— Этих двоих я знаю.
— Что ты сказала?
Тереза указала на имена супругов.
— Эта пара. В одной из тех папок, что я унесла с работы, материалы, касающиеся их.
Григорий не успел просмотреть все папки, но помнил, что среди потенциальных покупателей дома имелись как минимум две супружеские пары. Он сосредоточил внимание на последней записи Абернати относительно этих людей.
Запись гласила: «4/11. Ушли из дома. Соседка говорит, что прошлой ночью были на месте. Чикаго?
При чем тут Чикаго? Уже второй раз».
Название города Абернати обвел кружочком.
Перелистнув страницу, Николау больше ничего интересного не обнаружил. Все прочие записи были короткие и невнятные. Григорий закрыл записную книжку и задумчиво посмотрел на застывшего в кресле мужчину, чья деятельность вызывала у него все долее и более нехорошие подозрения. Все неотвратимее приближался вполне закономерный исход.
— Думаю, пора допросить нашего друга.
— А можно покороче? — поежилась Тереза. — Что-то мне тут не по себе.
Вильям Абернати послушно сидел в кресле. Григорий подвинул к нему стул, сел напротив и только тогда снял с Абернати обездвиживающее заклинание. Показав своему визави блокнот, он послал ему мысленный приказ и сказал:
— Посмотрите на то, что я держу в руке, и расскажите мне о том, что здесь записано.
Абернати не без труда направил глаза на блокнот, но, как только, это ему удалось, он ответил на заданный вопрос:
— Моя записная книжка. Чтобы следить за другими.
Слишком лаконично — но, с другой стороны, Григорий ведь не оговорил того, насколько пространным должен быть ответ. Он предпринял новую попытку:
— Расскажите мне о людях, которых касаются ваши записи, Вильям Абернати. У них всех были глаза такого же цвета, что у вас?