Кроме того, Франтишек захватил в плен Терезу. Григорий надеялся, что ей хватит ума не упрямиться и выложить пленившему ее колдуну все, что ей известно. Ведь Франтишек получит от нее все, что ему нужно, тем или иным способом.
В шкафу у стены обнаружилась его одежда и личные вещи. Как ни странно, ничего не пропало. Григорий совсем не удивился бы, если бы у него украли деньги или часы. Рассовав вещи по карманам, он сунул руку в тот, в который убрал клочок бумаги, найденный при обыске Абернати.
Там было пусто. Бумажка исчезла.
Он потерял адрес Петера Франтишека.
Оставалось предположить единственное — бумажка выпала из кармана то ли возле гостиницы, то ли там, куда он телепортировался. Если так, то тот добрый самаритянин или сразу несколько добрых самаритян, спасая его, бумажку не заметили или попросту не придали ей значения. Да и с какой бы стати им придавать какое-то значение мятому клочку бумаги, когда речь шла о жизни человека?
На взгляд Григория, еще как стоило, ибо этот мятый клочок бумаги был бесценен: он равнялся спасению жизни другого человека, куда более заслуживающего спасения, чем он сам.
Он снова еще более внимательно обшарил все карманы до единого. Нет, записка исчезла бесследно. Как же ему теперь найти Терезу?
«Тереза! Это я виноват! О боги, какой же я идиот!»
Дикая слабость, подстегнутая всплеском эмоций, навалилась на Григория. У него закружилась голова. На миг прикрыв глаза, он прислонился к спинке кровати и постарался не грохнуться в обморок.
— Вот видишь, дружище, стоит мне только ненадолго отлучиться, а ты, глядишь, снова заблудился!
Григорий, покачнувшись, попятился в сторону от кровати. Обернулся, прижался спиной к шкафу и увидел того, кто обратился к нему. На противоположной спинке, как на насесте, устроился Фроствинг. Крылья его были расправлены, Просто чудо, как это он ухитрялся не задеть ими установленное у кровати медицинское оборудование! Извечная ухмылочка на месте — а как же еще? Вот только сегодня она была более… скажем так, выразительной. На этот раз Фроствинг ухмылялся как бы по-настоящему.
Из этого Григорий Николау заключил: Фроствингу все известно.
— У меня нет времени на тебя, демон, — буркнул Григорий и нарочито отвернулся, сделав вид, что отряхивает пылинку с пальто.
— Лучше бы ты все-таки выкроил для меня немного времени, мой миленький дружочек, — прошипела каменная статуя. Григорий зыркнул на Фроствинга, и грифон втянул голову в плечи, словно испугался, что человек чем-нибудь в него запустит. В остальном же поведение Фроствинга нисколько не изменилось. — Да ты особо не переживай, если потратишь на меня часок-другой, дорогуша Григорий. Здесь, в моем царстве, тысяча лет — как краткий миг в твоем мире.
Что понадобилось от него грифону на этот раз? Явился он, конечно, неспроста, но Григорий сильно сомневался, что ему удастся добиться от чудовища правды, невзирая на некоторые перемены в расстановке сил.
— Позволь, я расскажу тебе одну историю, — проворковала груда серого мрамора.
Николау хотел было возразить, но сдержался.
— Жил был человек, обладавший великой властью, — продолжал грифон как ни в чем не бывало, однако от черных провалов его глаз не укрылось нежелание Григория слушать его. В голосе грифона появились нотки легкого раздражения. — У этого человека было множество амбиций, самые безобидные из которых можно было бы, обобщив, обозначить словом «зло». Власти он добился не сразу. Поначалу, как любому маленькому мальчику, ему пришлось научиться тому, как пользоваться своими талантами.
Григорий нервничал. Неужели Фроствинг собрался поведать ему все жизнеописание этого персонажа? Пусть бы уж треклятый монстр поскорее добрался до сути! Откуда ни возьмись, в его сознание вдруг полились слова, значения которых Григорий не понимал, но могущество их было настолько велико, что его не стал бы отрицать даже его зловредный каменный мучитель. Николау сглотнул подступивший к горлу ком и заставил слова утихомириться. Что-то подсказывало ему: для Терезы будет лучше, если он выслушает грифона, о чем бы тот ни собирался ему рассказать.