– Ma chere petite, не нужно огорчаться. Вспомни, ты же умеешь представить, что плетешь кружева.
Маргарет уткнулась лицом в колени Бертранды, добрые и ласковые руки которой вскоре успокоили ее, и вновь подумала, что старая француженка заменяет ей мать, которая никогда не пыталась понять и утешить свою дочь.
– Давай-ка, Маргарет, поднимайся и налей нам по чашечке чая, думаю, нам обеим нужно подкрепиться.
Вздохнув, Маргарет подошла к умывальнику, привела себя в порядок, затем налила чаю и поставила чашки на стол. Хотя огонь в очаге почти погас, чайник еще не остыл, и, сидя рядом, подруги с удовольствием прихлебывали горячий целительный напиток.
– Хочу сказать тебе еще кое-что, – Бертранда поставила чашку на колени. – Ты вот-вот начнешь новую, независимую жизнь. И в своем мастерстве тебе тоже пришло время стать самостоятельной. Ученичество твое закончено. Слушай внимательно! – приказала Бертранда, схватив за руку начавшую было возражать Маргарет. – Дитя мое, я научила тебя всему, что знала сама. Ты была одаренной ученицей, но теперь должна использовать свой талант для создания собственных узоров. Не пропускай также старинных ценных кружев, секреты которых утеряны. Я научила тебя копировать их и восстанавливать технику плетения. Пусть в тебе проснется художница, Маргарет! Для меня будет самой большой наградой то, что вместо старой кружевницы на свет появилась новая, молодая мастерица.
Лицо Бертранды осветилось улыбкой, подчеркнувшей его былую красоту. Маргарет смущенно прижалась к ней. Мудрая подруга угадала, к чему она всегда стремилась, мечтая о совместной жизни в Лондоне. Вместе с тем она ощутила вдруг холодок страха перед неизвестным будущим, в котором ей не придется рассчитывать на чью-либо помощь, сражаясь со всеми трудностями в одиночку…
Или, может быть, неожиданная встреча с Джонатаном вплетется нитью в кружево ее новой жизни?
16
Джонатан вошел в конюшню, и Фаэтон сразу весело и коротко заржал, приветствуя его. Оседлав коня, капитан выехал на каменистую дорогу и быстро добрался до деревни.
Найти там таверну не составляло труда, так как это было единственное двухэтажное строение, которое удивило капитана своей добротностью. Бросались в глаза просторные окна, это было невиданной роскошью в таких деревенских заведениях, – в дневное время они щедро пропускали свет, что позволяло экономить на свечах. Толстые бревна белели в темноте, значит, постройка была совсем недавней. Через открытую входную дверь сбоку виднелась лестница, ведущая на второй этаж. На солидном строении странно выглядела соломенная крыша, похоже, у хозяина внезапно кончились деньги. Интересно, кому понадобилось нести расходы на питейное заведение в отдаленной части Йоркшира, да еще в стороне от проезжей дороги? Вряд ли здесь можно было рассчитывать на получение выручки, достаточной хотя бы на покрытие издержек на строительство, размышлял Джонатан и решил осмотреть таверну со всех сторон.
Он увидел на задней стене лестницу на второй этаж, нахмурился и с растущим подозрением отъехал от таверны на несколько шагов, чтобы попытаться заглянуть наверх. Обернувшись, он заметил рядом несколько больших старых вязов. Он приблизился к одному и, встав на седло, забрался на дерево.
В одной комнате горели камин и свечи, и, судя по количеству окон, наверху находилось четыре одинаковых помещения для гостей, искавших уединения. Лестница предоставляла великолепную возможность незаметно для посетителей нижнего зала проникнуть на второй этаж. Его подозрения превратились в уверенность, что ожидаемая встреча вражеских лазутчиков произойдет именно здесь.
Джонатан спустился вниз и подвел коня к крыльцу, где и привязал его к столбу. Затем вошел в таверну.
Капитан был радостно встречен деревенскими завсегдатаями, они тотчас освободили ему место в середине длинного, тщательно выструганного стола, уставленного внушительными кувшинами со светлым и темным пивом. Как водится, посыпались вопросы, и капитан, не сдерживая своего негодования, поведал о гнусных издевательствах испанцев над населением Нидерландов и об их самоуверенных и наглых планах напасть на Англию. Сжимая кулаки, мужчины слушали его с горящими от гнева глазами, и трое попросились в солдаты, грозя задать жару проклятым испанцам.
Двое были молодые крепкие лесорубы, третий – кузнец, уже в годах, отличавшийся недюжинной силой. И хотя набор рекрутов был маскировкой истинной причины появления Джонатана в Клифтоне, он от души радовался достойному пополнению.
Взбудораженные люди продолжали громко обсуждать коварство врага и горячо напутствовали троих смельчаков, гордясь, что в победе, которая не вызывала у них сомнений, будет заслуга и их земляков. Сославшись на усталость, Джонатан покинул шумное сборище односельчан, воспламененных воодушевлением не меньше, чем значительным количеством выпитого эля[12].
Вскоре к таверне подошел Корнелиус, и капитан увлек его под прикрытие вязов. Там его товарищ доложил, что с берегового утеса ему удалось при помощи подзорной трубы обнаружить испанский корабль, бросивший якорь в открытом море. Курьера оставалось ждать недолго. Корнелиус одобрил укрытие под вязами, выбранное капитаном для наблюдения за наружной лестницей, и внимательно выслушал его соображения по поводу хозяина таверны, который, кстати сказать, не показывался в общем зале, когда там сидел Джонатан. Они решили, что настала очередь датчанину появиться там под видом вояки, жаждущего веселого общества и горячительного пойла, и, щедро угощая народ, постараться выведать любые сведения об этом таинственном предпринимателе, которому вдруг полюбился отдаленный уголок Йоркшира на тихом побережье.
Корнелиус поспешил подняться на крыльцо и, рывком распахнув дверь, прямо с порога нетерпеливо потребовал эля, как можно больше эля!
Усмехнувшись, Джонатан прислонился к шершавому стволу вяза и стал наблюдать за задней стеной таверны. Сегодня он надеялся сделать первый шаг, который приблизит его к личному врагу: всем нутром он чувствовал участие инквизитора в заговоре. Схватка с его гонцом обещала быть жестокой.
Но Маргарет! Поразительная она все-таки женщина. Ни секунды не раздумывая, предлагать помощь в опасном мероприятии! Да, самостоятельная и смелая женщина, нисколько не похожая на ту склонившуюся над работой молчаливую девушку, которую он, затаив дыхание, разглядывал через окошко поздним вечером в Западном Лулворте… На табурете перед ней стояла свеча и отбрасывала свой свет на золотистые волосы Маргарет, сиявшие, словно нимб, вокруг ее прелестного лица. А он стоял и не мог наглядеться на любимую, целиком погруженную в таинство создания кружевного узора, в непонятное и казавшееся ему скучным занятие.
Только теперь, припомнив собственные мучительные поиски секрета власти над огнем и металлом, он вдруг понял, что Маргарет испытывала то же ни с чем не сравнимое ощущение способности подчинить себе глупый моток ниток и своенравные коклюшки и с их помощью создать волшебные узоры, порожденные ее фантазией. Для него было воистину удивительным думать о Маргарет как о мастерице.
Да, это уж точно мастерица. И не только плести кружева. Она заставила его вспомнить, что, кроме ужаса смерти и неуемной жажды мести, можно испытывать множество разных чувств. Но воспоминание о чувстве – не само чувство. И стоит ли на его месте открываться чувствительности, – ощутив радостное влечение к ней, он испытал невыносимую боль от сознания недоступности этого счастья. Он не может позволить, чтобы сжигающий его адский огонь хоть на миг опалил Маргарет.
Как ни жалко было Маргарет покидать приветливый дом Бертранды, нужно было вернуться в поместье, чтобы забрать Дэгги, умную каурую кобылу. Теперь, когда Пэйшенс в надежных руках подруг, Маргарет проберется к конюшне деда через хозяйственный двор и потихоньку оседлает Дэгги. Бертранда посоветовала ей сначала обогнуть холм у реки и уже потом выбраться на дорогу к деревне.