Маргарет перевела взгляд на столы, предлагающие обильные яства. Во время стремительного танца под захватывающую музыку флейт и виол мало кто испытывал желание оставаться за столом.
Вдруг в распахнутых настежь высоких дверях появилась группа мужчин в черных костюмах с белыми брыжами. Сердце Маргарет сильно забилось.
Испанцы! Семь человек, привлекая всеобщее внимание, торжественно прошествовали к хозяйке бала, оживленно беседующей с Баргли, и приветствовали ее, почтительно преклонив колени. Подле Елизаветы уже возник Джонатан.
От него не ускользнул пронзительный взгляд инквизитора, который тот метнул на руки королевы. Сохраняя бесстрастное выражение лица, капитан смотрел, как испанцы медленно пересекли зал и заняли места за столом.
Прерванные было их появлением танцы возобновились, и к танцующим присоединилась королева. Елизавета явно была в ударе. Оживленная и веселая, как никогда, она танцевала в паре с сэром Кристофером Хэттоном, высоко поднимая изящными пальчиками юбку и показывая стройные лодыжки. Маргарет грустно улыбалась, глядя на грациозно порхающие руки королевы, опушенные у запястьев роскошными кружевами. Хорошо, что ее величеству ничего не известно, каково бы ей было веселиться, если бы она знала, что этот вечер мог стать последним в ее жизни…
Вот она, злая ирония судьбы. Спасена королева, и можно радоваться, но нет больше дорогой, незаменимой подруги, столько хорошего сделавшей для Маргарет за последние пять лет, что навсегда останется в ее памяти.
Время шло, оживление в зале не утихало, испанцы по-прежнему тесной кучкой сидели за столом и попивали вино. Пробило одиннадцать, затем двенадцать часов. Ничего не происходило.
Маргарет начала уставать от напряжения, сказывались и дни неустанной работы, и сознание невосполнимой утраты. В который раз, обводя утомленными глазами зал, она вдруг заметила, что шпалера с паломниками неестественно оттопыривается. Сонливость как рукой сняло. Стараясь держаться как можно более непринужденно, легкими скользящими шагами молодая женщина пересекла зал и оказалась у гобелена.
– Мама! – услышала она голосок дочери, затем раздался ее радостный смех.
– Пэйшенс? – стоя боком к стене, Маргарет слегка повернула голову к колышущейся шпалере. – Как ты здесь оказалась? Дедушка, вы с ней?
– Неужели я отпустил бы ее одну? – послышался, как всегда, ворчливый голос графа.
– Но я же просила вас оставаться в комнатах! – сердито откликнулась она. – Что вы здесь делаете в такой поздний час? Девочке уже давно пора спать!
– Простите, миледи, но это моя вина, – услышала она мягкий мужской голос. – Мсье граф любезно отвечал на мои вопросы о молодых годах ее величества, а мое любопытство оказалось ненасытным, вот время и пробежало так незаметно.
Только теперь Маргарет догадалась, что Елизавета весь вечер знала об Алансоне, прячущемся за гобеленом и наблюдающим за балом в его честь и за его венценосной хозяйкой.
– Простите, милорд, я не знала.
Желая смягчить рассерженную мать, герцог завел разговор о Пэйшенс и вообще детях. Проявив неожиданную наблюдательность, он полностью завладел ее вниманием. Недаром Алансон славился репутацией отменного собеседника.
Неожиданно испанские гости дружно встали и также торжественно, как и прежде, направились к королеве, за креслом которой возвышался Джонатан. Шествие возглавлял Альварес, чем-то неуловимо напоминающий сильного и гибкого зверя.
Приблизившись к Елизавете, отдыхавшей после танца, шесть членов делегации вновь встали на колени, а Альварес, растянув узкий рот в подобие чарующей улыбки и сделав низкий поклон, выпрямился и обратился к королеве:
– Ваше величество! От имени нашей делегации позвольте мне высказать глубокую признательность за блестящий прием. Не сочтите это за грубую лесть, но, будучи досточтимой правительницей своей страны, вы, безусловно, были и королевой сегодняшнего бала. Позволительно ли будет признаться вам, что мои друзья и, разумеется, я сам высоко оценили ваш художественный вкус, столь полно выразившийся в сочетании бархата такого изумительного глубокого тона с хрупкой белизной прекраснейшего кружева, которое мне когда-либо приходилось видеть.
Во время этой витиеватой тирады Джонатан, напрягшийся, как лев перед прыжком, не спуская горящих глаз с инквизитора, приблизился и теперь стоял сбоку от королевы.
– Ваше величество! – Альварес раскинул руки, словно обезоруженный ее красотой. – Вы ослепительны, вы царственны! Позвольте почтительно поцеловать ваши дивные руки, прелесть которых так удачно сочетается с изяществом кружев.
Склонив голову, Альварес сделал шаг вперед и взял действительно красивые руки королевы, снисходительно улыбавшейся его похвалам, поочередно поднося их к своим черным усам. Джонатан видел, как при этом длинные пальцы его палача словно случайно прижимали кружева к запястьям королевы, которая не могла этого не почувствовать и с легким недоумением подняла брови.
Капитан бросил взгляд в зал, и около испанцев выросли Кит и Корнелиус. Уолсингхэм пробирался между танцующими, ведя под руку бледную, как смерть, Джейн.
Убедившись, что все на месте, Джонатан слегка выдвинулся вперед.
– Позвольте поинтересоваться, дон Луис де Альварес, в самом ли деле вас так восхитили кружева или, может быть, вас интересуют те крохотные булавочки с отравленными остриями, что вы столь искусно спрятали в украденную манжету? – язвительно произнес он.
Королева вздрогнула и выдернула руки, глядя подозрительно то на капитана, то на испанца, самообладанию которого определенно можно было позавидовать: он и бровью не повел и, не меняя любезного выражения лица, обращенного к королеве, надменно проговорил, спокойно опустив руки:
– Вы забываетесь, капитан. Делая столь оскорбительные намеки эмиссару его величества короля Филиппа, вы тем самым наносите оскорбление его королевской особе.
– Это не намек, дон Альварес, и не подозрение, – сдерживая гнев, сурово проговорил Джонатан. – Если позволите, ваше величество, – он слегка поклонился вжавшейся в спинку кресла побледневшей Елизавете, – это обвинение в покушении на жизнь королевы Англии.
– Я не принимаю обвинения без доказательств, примите это к сведению, – по-прежнему хладнокровно обронил Альварес, по-видимому, совершенно уверенный в себе.
– А мы не выдвигаем их без доказательств, – заявил капитан. – Джейн Шелтон, что вы можете сказать в связи с нашим обвинением?
Несчастная девушка выступила вперед, отпустив руку Уолсингхэма, и упала на колени перед королевой.
– Ваше величество, простите великодушно, это я взяла манжету и передала ее виконту Роберту Вестону, который уверил меня, что она нужна для приятной вам шутки.
Сжимая подлокотники кресла, Елизавета хмуро выслушала любимую фрейлину и не проронила ни слова.
– Вы хотите сказать, что я могу иметь отношение к глупым шуткам ваших придворных? – презрительно процедил Альварес.
– Вы отлично знаете, что манжета была украдена отнюдь не для забавы. Вас обвиняет Роберт Вестон в своем письме, – капитан поднял извлеченный из кармана помятый лист бумаги, – И я, капитан Джонатан Кавендиш, в заговоре с целью убийства королевы Англии Елизаветы, который возглавляете вы, главный инквизитор короля Филиппа в Нидерландах.
При виде письма Роберта по лицу Альвареса пробежала легкая судорога, однако он тут же овладел собой.
– Странное все же обвинение в краже того, что не украдено. Мы все можем видеть на рукавах ее величества обе манжеты.
– Вместо украденной изготовлена новая, только и всего.
– Вздор! Это невозможно сделать за двадцать четыре дня!
– Вас не затруднит объяснить источник вашей осведомленности о дне пропажи манжеты? – ядовито поинтересовался капитан.
Отталкиваясь от подлокотников, королева привстала в кресле, и в этот момент у нее начался приступ удушья. Непроизвольно вскинув руки к горлу, она тем самым как бы дала сигнал музыкантам, которые резко оборвали свою игру. Все взоры обратились в сторону группы людей у королевского кресла.