Уильям Голдинг
Повелитель мух
УИЛЬЯМ ГОЛДИНГ
Глава 1. Трубный звук морской раковины
Белокурый мальчик спустился со скалы и направился к лагуне. Хотя он снял школьный свитер и нес его в руке, серая рубашка на нем взмокла от пота, а волосы прилипли ко лбу. На развороченной в джунглях полосе, которая длинной просекой пролегла почти до самого берега, было жарко, как в парной. Он с трудом пробирался среди лиан и сломанных стволов, когда вдруг какая-то птица — вспышка красного и желтого — метнулась вверх с колдовским криком, и тут же эхом откликнулся другой крик:
— Эй! Подожди!
Заросли на краю просеки затряслись, и дробью осыпались дождевые капли.
— Подожди минутку. Я догоню.
Белокурый остановился и подтянул гольфы таким обыденным движением, что джунгли на мгновение показались не страшнее рощи в Англии.
— Тут лианы такие — двинуться не могу!
Кричавший выбрался из зарослей, пятясь задом, и по грязной кожаной куртке скребнули ветки. Шипы тянувшихся за ним лиан расцарапали его пухлые голые ноги. Он наклонился, извлек занозы и повернулся. Он был ниже белокурого и очень жирный. Глядя под ноги, он осторожно вышел вперед и тогда поглядел на белокурого через толстые стекла очков.
— А где тот человек с мегафоном?
Белокурый пожал плечами.
— Это остров. Во всяком случае, я так думаю. Вон там — риф, видишь? Взрослых здесь, наверное, нигде и нет.
На лице жирного проступил испуг.
— А пилот? Правда, он был не в пассажирском салоне, он был в кабине.
Белокурый, щурясь, приглядывался к рифу.
— Все остальные — дети, — продолжал жирный. — Наверное, кое-кто из них выбрался, да?
Небрежной походкой белокурый пошел дальше. Всем своим видом он старался показать, что ему решительно наплевать, есть кто рядом или нет, но жирный поспешил за ним.
— Неужели взрослых совсем нет?
— Я думаю так.
Белокурый сказал это торжественно, но затем его обуял восторг. Прямо посреди просеки он встал на голову и ухмыльнулся жирному.
— Никаких тебе взрослых!
Жирный на секунду задумался.
— А пилот?
Белокурый опустил ноги и сел на распаренную землю.
— Улетел, я думаю, когда сбросил нас. Приземлиться он не мог. На самолете с колесами здесь не сядешь.
— Нас подбили!
— Он-то вернется обратно. Жирный покачал головой.
— Когда мы пошли вниз, я взглянул в окошко. Я увидел ту часть самолета. Оттуда пламя так и било. — Он окинул просеку взглядом. — А все это фюзеляж наделал.
Белокурый протянул руку и потрогал зазубренный пень.
— А что с ним стало? — спросил он. — Куда он делся?
— Буря сволокла его к морю. Вокруг деревья падали — ужас! А кое-кто, наверное, остался внутри. — Поколебавшись, он продолжил: — Как тебя зовут?
— Ральф.
Жирный ждал, что и ему зададут тот же вопрос, но белокурый смутно улыбнулся, встал на ноги и зашагал к лагуне.
Жирный шел за ним по пятам.
— Вокруг, наверное, еще много наших. Ты никого не видел?
Белокурый покачал головой и пошел быстрее, но, зацепившись за сук, полетел на землю.
Жирный, тяжело дыша, остановился над ним.
— Моя тетушка не велела мне бегать — объяснил он. — У меня астма.
— Фигас-сма?
— Астма. Задыхаюсь я. Во всей школе у меня одного была астма, — сказал он не без гордости. — А очки я ношу с трех лет.
Он снял очки и протянул их Ральфу, мигая и улыбаясь, затем принялся протирать стекла о грязную куртку. Внезапно он изменился в лице. Размазывая по щекам пот, он стал торопливо прилаживать очки.
— Фрукты… — Он беспокойно завертел головой. — Это все от них. Я думаю… — Он нацепил очки, полез напролом через завалы сучьев и присел на корточки. — Я на минутку…
Ральф осторожно высвободился из лиан и, пригибаясь, стал красться среди ворохов листвы и сучьев. Не прошло и нескольких секунд, как за его спиной послышалось пыхтенье жирного, и Ральф поспешил к рядку деревьев, оставшихся между ним и лагуной.
Берег оперяли высокие пальмы. Отчетливые на ярком фоне, они стояли и прямо, и навалившись друг на друга, и откинувшись в стороны, и их зеленые веера были футах в ста от земли. Терраса, на которой высились пальмы, поросла грубой травой; повсюду пучился дерн, развороченный корнями упавших деревьев, валялись гнилые кокосовые орехи и торчали пальмовые побеги. Позади чернел лес и виднелся коридор просеки. Ральф стоял, взявшись за серый ствол, и щурил глаза на мерцавшую воду. Там, примерно в миле от берега, белые буруны наползали на коралловый риф, а за ним разливалась темная синева открытого моря. Внутри неровной коралловой дуги лагуна была спокойная, как горное озеро, синяя всех оттенков, сумеречно-зеленая, лиловая. Узкий пляж, чуть изогнутый, как лук, казался нескончаемым, потому что слева от Ральфа перспектива пальм, пляжа и воды сходилась где-то в неопределенной точке, и над всем этим стояла почти зримая жара.