Мита бросила быстрый взгляд на дверь.
— Это оно? — нетерпеливо спросила она. — Это и есть сообщение? Я не хочу вас излишне задерживать.
— О нет, есть и продолжение… Большое продолжение.
…бугльбугльбугльбугль…
— Не могли бы вы прекратить?
— Что именно?
— Курить. Это раздражает.
Священник взглянул на нее искоса:
— Инквизитор просил меня задать вам вопрос. Очень простой вопрос.
— И какой же?
— Он испрашивает вашего совета, его интересует, что бы сделали вы?
— Что? — Мита вздрогнула. Этот вопрос выбил почву у нее из-под ног.
— Вы слышали меня. Ситуация сложная. Распространяются слухи о ксенофилии в ульях, о призраке, уничтожающем преступный мир. Что бы вы сделали на месте нашего повелителя — инквизитора Каустуса?
— Это что — некое испытание?
— Вы прекрасно знаете, дознаватель, что это.
Мита разрывалась на части.
Пассивность или агрессия. Подчинение или вызов.
Каждый раз, когда Мита пыталась следовать методам инквизитора, каждый раз, когда склоняла голову и беспрекословно повиновалась, она оказывалась осуждена и опозорена, все презирали ее за воображаемые слабости. И наоборот, идя наперекор, осмеливаясь бросить вызов руководству Каустуса, противостоять ему, она заслуживала одобрительных и уважитель-ных взглядов. Неужели это правильный путь?
Подавиться мне своей гордостью и смолчать, продолжив делать, как он сказал? Или остаться верной зову сердца? Верной своим особым инстинктам?
Разве может быть выбор?
— Я бы сконцентрировала все внимание на угрозе, исходящей из подулья, — категорично сказала Мита. — Я расположила бы все по приоритетам — возможность вторжения Хаоса гораздо выше угрозы от ксенофильских ячеек. Объединила бы свои силы — префектов, свиту, проклятое варпом народное ополчение. Все вместе они смогут прихлопнуть это затаившееся в тенях чудовище. — Дознаватель убежденно кивнула. — Именно это я бы сделала, священник, на месте инквизитора.
Человек медленно выпустил из губ мундштук, забыв о кальяне.
— Теперь я вижу… — пробормотал он. — Это настоящий позор.
— Позор? Я не делаю ниче…
Сильный гнев расцвел в разуме человека, заполыхав молниями, как грозовое небо.
— Сколько раз повторять?! — заорал священник, сверкая гранями ониксовых зубов. — От вас не требуется понимания! Инквизитор требует повиновения — абсолютного и бесповоротного! Без вопросов! Без, разрази их моча варпа, личных домыслов! И никакой инициативы!
— Но вы спросили, что я должна делать! Как я могу ответить, не проявив инициативы?
— Ха! — Он уселся на стул, жестко усмехаясь. — И действительно, как? Возможно, вы не полная идиотка.
— Что?! Как вы посмели?!.
— Я задал вам вопрос, дознаватель. На него есть только один правильный ответ.
— И какой же, будьте вы неладны?
Священник сплел пальцы:
— Ответ в том, что вы не находитесь на месте инквизитора и не посвящены во все подробности расследования, поэтому не способны ответить. Единственный правильный ответ, дознаватель, — не отвечать на вопрос.
— Это смешно! Примитивные уловки, потони они в дерьме варпа!
— Это кажется смешным, — прошипел священник, пристально глядя на Миту, — только глупым девчонкам-ведьмам, которые думают, будто знают обо всем на свете. Есть множество сил, вам не подчиняющихся! Есть детали, о которых знает только инквизитор. Лично! Вся свита прекрасно понимает этот факт. Разве можем мы противоречить инквизитору, не зная всех деталей? Разве мы так колоссально высокомерны? Нет! Такое положение среди нас занимаете только вы одна!
Мита в ярости пыталась подобрать подходящий ответ, но понимала, что слова священника попали в цель.
Он прав! Клянусь кровью Императора, он прав!
Человек внезапно резко наклонился вперед, почти уткнувшись лицом в зияющие раны Винта.
— Инквизитор надеется, что вы осознаете эти вещи, пока находитесь одна. Всегда существует нечто большее, чем может увидеть обычный глаз.
Словно для демонстрации, он сорвал мундштук кальяна с трубки и прикоснулся морщинистым пальцем к неприметной бусинке у его основания. Скрытое лезвие молнией рванулось вперед, потом дернулось и остановилось, мелко завибрировав.
— Что вы де… — Мита запнулась. Размышляя о произнесенных словах священника, она среагировала слишком медленно — невыносимо медленно! Но как только угроза была опознана, излишек адреналина хлынул в мышцы. Он ведь только старик, вооруженный дурацким клинком!
Разорви его на куски! — взревел внутренний голос.
А потом неторопливо, как показалось девушке, словно на повторном показе вьюспекса, священник направил мундштук для нового удара — но не по Мите, а по Винту.
О Бог-Император, нет!..
Клинок вонзился в горло гиганта с влажным звуком. Оскалив черные зубы, священник нажал на нож, перерезая уязвимую трахею и вены на шее Винта. К ужасу Миты, несчастный на мгновение пришел в себя — в его больших глазах застыло невинное удивление, мольба и недоумение. Этот взгляд будет часто вспоминаться Мите — до самой смерти.
Время вернуло себе нормальный ход, горячие брызги попали девушке на лицо, красный фонтан залил стены и потолок. Дознаватель вскрикнула, отчаянно отпрыгивая в сторону, чтобы избежать потоков бьющей крови.
— Ты должен был сохранять верность одному инквизитору,— хрипло прошипел священник в ухо умирающему воину, потом перевел возбужденные, торжествующие глаза на Миту. — Только ему, а не этому существу.
Винт захрипел и, дернувшись, умер.
Что-то застило глаза Миты.
— Нет! — заорала она, выбрасывая когти псайкера наружу.
Мита собиралась разорвать мозг священника, как тонкую бумажку. Красный яд потек по разуму дознавателя, гнев изливался поверх всех защит, словно песок между пальцев. Она потянулась к мозгу человека, как голодный волк, смакуя предстоящий ужас на его лице.
А затем вокруг загрохотало, и ее мускулы парализовало, когда тяжелая рука, закованная в броневую перчатку, ударила Мигу по затылку. В пролом, образовавшийся в стене палаты, из соседнего помещения вступили слуги инквизитора Айпокра Каустуса, покрытые пылью и строительным мусором. Вокруг взвыли голоса, требующие крови дознавателя.