— Ты где так скакать научился? Такие прыжки я у людей не видел, только у дрононов.
Довольный похвалой Зихий рассмеялся:
— У дрононов и научился. Когда я был мальчишкой, отец из набега на пещеры дрононов привёз добычу — дронона-детёныша. Всем известно, что дрононы настолько гибкие и прыгучие, что вытворяют такие штуки, которые людям не по зубам. А эти страшномордые способны на такое с рождения. Ну вот, этот дронёныш жил у нас при доме, на цепи сидел. Мы его не били, наоборот, кормили, играли с ним. Я с ним, можно сказать, подружился. Ну, и в играх Зверёныш (так я его звал) обучил меня некоторым приёмам.
Лейрус погладил подбородок.
— Ясно. Нужно развести костёр.
Подходящих дров на поляне было предостаточно, благо поваленные сосны надёжно укрывали кустарник и мелкие сухие ветки от дождя. Пока Зихий с Зениксом снимали с ворлока шкуру в качестве доказательства своей охотничьей доблести, Лейрус собирал ветки для костра. Сын вождя заметил, что светловолосый богатырь стал относиться к нему гораздо дружелюбнее, чем вчера или утром. Титул «сын вождя, наследник рода Древославных» не имел для Зеникса никакой ценности, зато храбрость и находчивость он уважал. Что ж, сегодняшний день показал, что этими качествами Зихий не обделён.
Лейрус бросил на землю охапку собранных дров. Зихий, бросив взгляд в его сторону, сильным рывком закончил сдирать шкуру, повернулся к Нерождённому и замер. На том месте, где секунду назад лежала куча веток, теперь бойко плясало пламя разгорающегося костра. Зихий похлопал глазами.
«Не мог же он вмиг развести огонь. И огнива у него в руках нет. Как же? Волшебство? Да, говорят, в городах волшебники продают за большой мешок серебра специальные заклинания для разведения огня. Но ведь эти заклинания нужно произносить вслух, да ещё что-то там тереть, что-то подбрасывать… А здесь отвернулся — нет огня, повернулся — есть огонь…».
Зихий с надеждой посмотрел на Зеникса, надеясь по его реакции что-нибудь понять. Но гигант продолжал спокойно заниматься своими делами, бережно развешивая ворлочью шкуру просушиваться на бревне, будто ничего необычного не произошло.
— А-а-а…
— Что такое? — Лейрус поднял глаза на застывшего в нерешительности Зихия. Лицо таинственного героя было абсолютно невозмутимым.
«Ладно, как-нибудь потом разберусь» подумал Зихий и махнул рукой:
— Нет, ничего.
Лейрус кивнул: ну ничего, так ничего. Подвигав палкой дрова, чтобы быстрее разгорались, сказал Зихию:
— Судя по той вони, которая исходит от ворлока, мясо его не слишком вкусное.
— Оно вообще несъедобно.
— Охотиться уже поздно, ночь. В сумках у нас есть какая-то снедь, но её на нормальный ужин не хватит. Ну ладно, ляжем натощак.
Подошедший к огню Зеникс недовольно засопел:
— Как это натощак? Проклятье, я так голоден, что мог бы съесть целую корову.
Зихий улыбнулся.
— Не сомневаюсь. Насчёт коровы помочь не могу, но без мяса, будьте спокойны, мы не останемся.
Спустя полчаса на костре жарился не в меру любопытный двухвостый корнегрыз, высунувшийся из чащи посмотреть на огонь и мгновенно пронзённый стрелой Зихия. Утомлённые поездкой и схваткой с ворлоком юноши в момент обглодали жареного корнегрыза до костей.
— Да, нет ничего вкуснее мяса с прожаренной корочкой, — прогудел Зеникс, обсасывая жирные пальцы. — Жалко, что мало.
— Чего ж ты ночью ещё хотел? — спросил Зихий.
— А ведь кто-то говорил, что в здешних местах он лучший охотник. Охотник, а нормально накормить товарищей не можешь.
— Так ночь же…
— Да шучу. Шучу, — Зихий впервые увидел на лице Зеникса улыбку и с удивлением отметил, что совершенно детская, безоружная и наивная улыбка каким-то образом уживаются с резкими чертами лица и грозным видом могучего воина.
— Будем ложиться, — заговорил до того молчавший и пристально, не по доброму смотревший в огонь Лейрус. — Встанем пораньше, чтобы быстрее вернуться в Дрок.
Зеникс всегда беспрекословно подчинялся своему спутнику. Зихий же чувствовал к Лейрусу какое-то расположение, трудно объяснимое чувство родства; поэтому сын вождя племени Синих Лесов последовал примеру Зеникса без особых раздумий.
Ночью, когда тучи, принесшие дневной дождь, окончательно рассеялись и обе луны, Большая и Малая, освещали синие сосны, несколько раз Зихия будил какой-то шум на поляне. Но всякий раз, когда он приподнимался посмотреть в чём дело, Лейрус, полулежавший с закрытыми глазами возле дорожных сумок, успокаивающе поднимал руку: мол, всё нормально, зверьё всякое по лесу шастает, спи. Зихий послушно укладывался, каждый раз недоумённо задавая себе вопрос, засыпал ли вообще Лейрус.
Проснувшись с восходом солнца, юноши быстро перекусили припасами из сумок, лепёшками с душистым сыром, и, свернув высохшую за ночь шкуру ворлока, двинулись в обратный путь. На первых порах Зихий пытался разговорить своих спутников, но Лейрус и Зеникс предпочитали в основном отмалчиваться. Впрочем, это не особенно расстроило Зихия — на своём ещё небогатом жизненном опыте он уже знал, что разговор разговору и молчание молчанию рознь. Случается, что человек болтает без умолку, и про погоду порассуждает, и новостями от близких поинтересуется, и каким-то проблемам посочувствует, а как был он при встрече чужой, так чужим при расставании и остаётся. А бывает, что кто-то за весь день считанное число раз что-то спросит, на что-то ответит, что-то оставит без ответа, а к вечеру появляется чувство, что знаешь его почти всю жизнь, и уверен в этом человеке, и спокоен за свой тыл. Именно такая немногословность и была на обратном пути у сына Урсуса, Нерождённого и могучего воина с лицом каменного тролля и улыбкой ребёнка. И чувствовал Зихий, что Лейрус и Зеникс больше не равнодушно настороженны с ним, а испытывают к нему уважение и симпатию. «Ну вот и хорошо. Можно и в Минору, и куда угодно отправляться.».
Зеникс и его конь стали лучше понимать друг друга, движение маленького отряда пошло быстрее и на желтокаменную дорогу в Дрок выбрались ещё до полудня. Не доезжая до ворот Дрока несколько сотен шагов, Лейрус остановился и нахмурился:
— Что-то не так.
Крестьянские поля Дрока, окружавшие его деревянные стены, всегда кишели многочисленными работниками, вспахивающими, сеющими, выдёргивающими сорные растения, что-то сажающими и выкапывающими. Сейчас же все земельные участки пустовали. Огороженное крепкой невысокой изгородью поле для выпаса скота Урсуса и Лучших (домашние животные крестьян и дружинников обычно кормились на неогороженных лугах) также было пусто, деревянная калитка загона была распахнута. На башнях вместо полагавшихся четырёх стояли только двое стражников. Из селенья отрывисто, с порывами весеннего ветра, доносились приглушённые звуки: вот мужской голос, вот бряцание металла, ржание лошадей, а вот высокий визгливый женский вопль.
Юноши, переглянувшись, молча огрели лошадей кнутами, понуждая тех перейти в галоп. Дружинник на башне издали заметил возвращающихся охотников и крикнул вниз, чтобы открывали ворота. Влетев в селенье через со скрипом разошедшиеся створы, Лейрус, Зихий и Зеникс увидели толпящийся перед домом вождя люд. Воинов почти не было (да и откуда им было взяться, если почти всю дружину Урсусу увёл с собой?), зато было много женщин и детей. «Странно, что нигде не видно Лучших» — озабоченно подумал Зихий, проезжая сквозь раздвигавшуюся перед всадниками толпу.
— Убили! Убили! — истошно закричала, увидев Зихия, женщина с растрёпанными волосами и, перейдя на вой, забилась в беззвучном рыдании. Её подхватили под локти какие-то крестьянки, отвели к вросшей в землю каменной скамье и захлопотали над ней. Не успел Зихий задать вслух вопрос, кого же убили, как заметил на крыльце своего дома лежавшее на спине тело воина. Подошедший принять поводья дружинник, один из тех, кто должен был находиться сейчас на башне, тихо произнёс:
— Мой господин, это Уннар.
Сын вождя и его спутники взбежали по ступеням. Там действительно лежал Уннар, с рассечённой несколькими ударами меча грудью. Пальцы мертвеца были судорожно сжаты, седеющая борода потемнела от вытекшей из рта крови, глаза закрыты. Зихий скривился, будто от зубной боли: он знал Уннара с самого детства, когда отец уезжал по делам, воин брал мальчика с собой на охоту, а когда отчитывал за шалости, то всегда втихомолку посмеиваясь.