Мучительная агония исказила черты эмира.
– Аллах, это – конец империи!
Яростный крик страдания вырвался из его горла.
– Я – тот, кто топтал королевства и уничтожал султанов. Я умираю из-за раболепной проститутки и франка!
Военачальники беспомощно смотрели на могучие руки Тимура, сжатые, словно железные клещи. Лишь несгибаемая воля эмира не позволяла Смерти забрать его душу. Фатализм ислама никогда не находил отклика в языческой душе Тимура. Он боролся со смертью до последней капли крови.
– Пусть народ мой не узнает, что я умер от руки франка, – с трудом проговорил он. – Пусть летописи не прославляют имя волка, убившего императора. О, Аллах, горсть пыли, маленький кусочек свинца уничтожил Завоевателя Мира! Пиши, писец, что в этот день не от руки человека, а по воле Аллаха умер Тимур, слуга Аллаха.
Военачальники застыли вокруг в изумлении и молчании, пока побледневший писец доставал пергамент и писал дрожащей рукой. Мрачный взгляд Тимура застыл на умиротворенном лице Дональда, который, казалось, тоже смотрел на эмира. Лицо мертвого человека на носилках было повернуто к умирающему на троне. И прежде чем скрип пера замер, львиная голова Тимура упала на могучую грудь. Вслед за поющим панихиду ветром, заметающим снегом все выше и выше стены Отрара, пески забвения стали засыпать империю Тимура – последнего завоевателя и повелителя мира, – сокрушенную одним выстрелом.