Она, конечно, не очень верила в эту слезоточивую историю о бедном мальчике из провинции в большом городе, который благодаря своему таланту и счастливому случаю стал одним из самых успешных рок-исполнителей прошлого года в Штатах, но факт остается фактом – за один год его немного застенчивая улыбка и мягкий проникновенный баритон завоевали симпатии всего Нового Света. А теперь он отправился в не менее победоносный поход по Европе и Азии.
Конечно, его умопомрачительный успех можно было бы списать на ореол таинственности, которым он себя окружил, если бы не одно «но» - парень был и правда талантлив. Ей посчастливилось попасть на его вчерашний концерт, и она не пожалела ни одной секунды из проведенного там времени. Весь концерт он исполнял одну единственную песню, сидя на сцене в гордом одиночестве на высоком барном табурете босиком в черной шляпе с узкими полями, надвинутой на самые глаза. Ни тебе бешеных танцев, ни разбитых гитар, ни откусывания голов летучим мышам, ни прочей мистической мишуры, но люди и не думали расходиться – он держал зал в таком напряжении, что под конец концерта ей стало казаться, что в воздухе начали проскакивать искры. Он пел песню об одиноком музыканте, который, не выдержав груза проблем, покончил с собой. Но каждый раз он исполнял ее не так, как раньше – сначала это был легкий почти веселый рэгтайм, потом тяжелый дум, потом трэш, потом вдруг ни с того ни с сего боса-нова и так далее. Она сидела на узкой скамеечке для журналистов, не сводя глаз со сцены, и вместе со всеми гадала, что будет дальше? Когда истощится его неуемная фантазия?
А во время пресс-конференции после концерта кто-то задал ему вопрос, как долго он репетировал эту программу, на что парень удивленно вскинул брови, бросил быстрый взгляд на своего агента и ответил, что он вообще ее не репетировал, что по договору с организаторами он должен был петь совсем другие песни, но ему это показалось скучным, и он решил организовать этот концерт иначе.
Ей это было дико. Она никогда не понимала, как можно что-то делать, не имея под рукой хоть какого-нибудь завалящего плана. Нет, она определенно другого поля ягода. Еще в детдоме она всегда очень тщательно планировала каждое свое слово, действие, заранее придумывала и отрабатывала шутки, хотя в этом и не было надобности – ее все боялись. Она никогда ни с кем не дралась, ни на ком не срывала злобу, но не потому что было не на ком, а потому что ей стоило бросить лишь один гневный взгляд своих зеленых глаз, как претендент на получение по шее тут же ретировался.
И вот теперь ей предстояло брать интервью у человека совсем иного склада, чем она сама. Что это? Знамение? Предостережение?
Она обогнула разросшийся куст сирени, за которым, как она знала, тропинка, в которую как-то незаметно превратилась аккуратная усыпанная песком и утрамбованная сотнями ног аллея, резко сворачивала почти к самой воде.
Он сидел на расстоянии около двух сотен метров от нее прямо на жухлой предосенней траве, оперев подбородок о колени, которые он обхватил руками, и смотрел на прощальные алые отблески на водной глади. Он был одет в темные классические джинсы и легкую рубашку в крупную красную клетку. На его голове красовалась стильная черная шляпа с узкими полями, в которой он имел обыкновение выступать, а его ноги были босы.
Первым ее порывом было броситься к нему, обнять его узкие мускулистые, плечи, припасть губами к молочно-белой шее, видневшейся под черными длинными волосами, потом, поднимаясь все выше, целовать щеки, покрытые черной щетиной, губы, которые казались шелковистыми на виденных ею фотографиях. А потом ощущать его горячее дыхание на своей шее, а проворные нежные руки на своем теле под футболкой…
Она на секунду остановилась и мотнула головой, прогоняя настолько реальное видение, что мелкая дрожь пробежала волной по телу.