— И ты убил колдуна? — тихо спросил Авсур.
— Нет, не я, он! — Фарок обернулся и ткнул пальцем туда, где в дверном проёме стоял Юшенг, держа на руках небольшого белого зверька. — Это Юки, он оборотень. Он запрыгнул под капюшон и загрыз колдуна.
— Вот этот щенок?
— Это необычный щенок, — улыбнулся Юшенг и, повернув лисичку, провёл ладонью по трём хвостам. — Это волшебное создание. Фарок спас его и, увидев, что колдун напал на него, Юки отомстил.
— Это правда? — Авсур недоверчиво посмотрел на стоявшего за спиной Юшенга Антона.
— Да, колдун мёртв, его загрыз маленький оборотень, который родился лисёнком от лисы и лиса, — подтвердил тот.
Авсур вопросительно взглянул на Сёрмона и увидел, что тот с вожделением рассматривает искристую шкурку зверька.
— Только попробуй, — проворчал Авсур и сунул ему под нос кулак.
— Да какая с него шкура, только на перчатки… — усмехнулся Сёрмон.
— Ты меня понял, — с угрозой в голосе проговорил Авсур.
— Слава Звёздам, — Фарок устало опёрся руками о стол. — Мы успели. Я прошу вас, отец, я очень вас прошу: никогда не делайте этого!
— Хорошо, мой мальчик, — кивнул тот и, подойдя, обнял его. — Я обещаю тебе, что больше никогда не стану пытаться вызвать его.
— Всё хорошо, что хорошо кончается, — пробормотал Антон и почесал за ухом довольного Юки.
А Сёрмон так же почёсывал ошалевшего филина, которого поднял с пола и нежно прижал к своей груди.
Глава 23
Светлый день подходил к концу, и на лес, окружавший звездолёты, медленно опускались тихие голубые сумерки. Громкий пересвист птиц постепенно смолкал, уступая место негромкому стрёкоту кузнечиков и шуму ветра в густых кронах деревьев. Жизнь в лесу замирала, готовясь к долгой спокойной ночи, которую не нарушали человеческие войны и смуты. Всё вокруг дышало прохладой и умиротворением, и даже негромкое ржание лошадей, послышавшееся в тишине, не нарушило спокойствие природы, мягко погружавшейся в сон.
Отряд из тринадцати всадников в рыцарских доспехах на усталых лошадях не спеша двигался по лесу, следуя маршрутом, обозначенным светящимися в полумраке наклейками на стволах деревьев. Когда они выехали на небольшую поляну, украшенную странным деревянным идолом, один из них махнул рукой, и пять наездников отделились и скрылись в тени деревьев. Офицеры «Пилигрима» отправились к своему звездолёту, в то время как их коллеги проследовали дальше по тропе, ведущей к «Паладину».
Их путь был хоть и дальним, но достаточно спокойным. Они покинули поле битвы под стенами луара рано утром и двигались на юг, лишь ненадолго останавливаясь на небольшие привалы. При этом командор де Мариньи жёстко пресекал все разговоры о том, что неплохо было бы заехать по дороге в Магдебург. Он прекрасно понимал, что его товарищи из обеих сошедшихся на равнине армий всё ещё находятся под действием воинственного духа, витавшего над боевыми штандартами луара и Сен-Марко. Их мысли и воспоминания всё ещё были там, среди новых друзей, и души рвались в бой, но любая задержка в пути была бы потворством этой слабости, а потому он настойчиво вёл их в расположение звездолётов. А они, следуя жёсткому приказу командования, вынуждены были подчиниться. В его присутствии они не решались выражать своё недовольство, но когда он со своими подчинёнными скрылся в лесу, остальные слегка расслабились. Всё-таки для них Джим Ноттингем был, скорее, сослуживцем, чем строгим командиром. И потому, проводив Хока взглядом, Игнат Москаленко вздохнул с облегчением и, поравнявшись с ехавшими впереди Карначом и Валуевым, спросил:
— Не кажется ли вам, друзья мои, что мы дезертировали перед боем, бросив своих товарищей по оружию на произвол судьбы?
Карнач мрачно взглянул на него, а возглавлявший отряд Ноттингем обернулся и, вздёрнув бровь, поинтересовался:
— Проблемы, капитан?
— Никаких проблем, командор, — ответил за Игната Валуев и, взглянув на друга, проворчал: — Сказал бы спасибо, что тебя в последний момент вытащили из пекла, где тебе не понятно за что могли снести голову.
— Или просто и бесхитростно отрубить руки и ноги, — добавил Карнач. — Потому прекращаем эти разговоры и думаем, как будем выкручиваться, когда придётся докладывать о нашем несанкционированном командованием участии в боевых действиях на чужой планете.
— Если будет, кому докладывать, — проворчал Игнат, и, тем не менее, это замечание дало ему новую тему для размышлений, и он помрачнел ещё больше, обдумывая сложившуюся ситуацию.
О близости звездолёта их известили голоса перекликающихся в перелеске стажёров, и Джим, чтоб не напугать их, заранее крикнул:
— Свои!
По тому, как курсанты кинулись им навстречу, что-то радостно тараторя на ходу и подхватывая уздечки коней, чтоб с почётом препроводить офицеров в лагерь, те с печалью поняли, что никаких других развлечений у ребят здесь нет, и даже их возвращение является большим событием.
Звездолёт встретил их нависающей над поляной безмолвной скалой, едва выступающей из сгустившихся сумерек. Даже отсветы огня от костра не оживляли его тёмные борта, и эта безрадостная картина, а более всего окружавшая лагерь тишина, произвели на вновь прибывших гнетущее впечатление. Возможно, кому-то из них и хотелось тут же развернуть коней и отправится назад, туда, где их ждали либо звуки кровавых сражений, либо палачи, быстро приводящие в исполнение приговоры, вынесенные дезертирам и изменникам, однако, делать они этого не стали. Джим Ноттингем спрыгнул с коня на землю и, обернувшись к ним, произнёс:
— Войны, господа офицеры, рано или поздно заканчиваются для всех, и вам ещё повезло, что со своей вы вернулись живыми. Потому привыкайте к мирной жизни, а чтоб вам было легче освоиться в новой реальности, я придумаю, чем вы сможете занять себя с раннего утра и до позднего вечера. Как командир звездолёта обещаю: скучать вам не придётся.
— Вынуждена тебя разочаровать, Джимми, — раздался рядом женский голос, и к ним подошла Изабо Моро, которая как-то не очень радовалась его возвращению, — но ты — не командир. Азаров вернулся.
— Вот как? — ничуть не расстроился и не удивился Ноттингем. — Значит, они его нашли и вытащили оттуда. Понимаю, почему тебе так грустно…
— Хватит скалиться, — огрызнулась она. — Посмотрим, как ты запоёшь, когда попадёшь ему под горячую руку.
— Максимум, что мне грозит: я превращусь в кучку пепла, — пожал плечами Джим и обернулся к подчинённым. — Я к командиру, доложу о нашем прибытии. А вы снимайте эти консервы и приведите себя в порядок. И побриться не забудьте, а то выглядите, как банда мародёров.
— Да поняли уже! — проворчал Валуев и направился к костру, возле которого сидел со своей трубкой Бейбал Устунов.
Светлый день пролетел для меня непривычно тихо и спокойно, и неожиданно приятно. Я и забыла, какое это удовольствие, видеть вокруг аккуратно постриженных и умытых здоровых людей, говорящих на твоём родном языке. Делать мне было нечего. Быт в лагере и на борту «Пилигрима» был давно налажен, и моего вмешательства в этот процесс не требовалось. Потому я долго гуляла по окрестным лесам с Белым Волком, совершенно позабыв о его человеческой ипостаси, и порой даже свистом подзывала его, когда он уносился куда-то далеко, мелькая среди деревьев своим пушистым белым хвостом. Он не обижался, а радостно нёсся назад и прыгал вокруг меня, заглядывая в лицо своими весёлыми золотистыми глазами.
Потом я сидела в шезлонге, подставив лицо мягким лучам местного солнца, просачивавшимся сквозь тонкий облачный слой, что было здесь почти то же, что и ясная погода на Земле. Вскоре компанию мне составил Киса, уверенно заскочивший на мои колени. Он подсунул свою круглую, слегка плешивую голову под мою ладонь и сообщил, что вернулся Эрик Ченг и рассказал, что перед тем, как прийти к нам, он зашёл на «Паладин» и принёс туда Василия. Киса был очень рад тому, что Вася вернулся и снова обрёл папу, и теперь сам с нетерпением ждал, когда это случится и с ним. Потом он уснул у меня на коленях, свернувшись калачиком, а ко мне явился Эрик, уже умытый, облачённый в летнюю форму, и доложил, что прибыл и готов приступить к своим обязанностям.