Его брови опустились, черты лица помрачнели. Ничуть не смутившись грозного вида, Анья одарила его дружелюбной улыбкой, а Гарна — ещё более соблазнительной.
— Я останусь. Мой дом счёл бы за честь, если бы вы приютили меня в такую непогоду. — Она улыбнулась Гарну, и тот покраснел. — Я бы хотела, чтобы ваш слуга научил меня языку своих рук.
Мартиса подавила улыбку и встретилась с озорным взгляд Шилхары.
— Он человек многих талантов и говорит красноречиво, когда ему не изменяет рассудок.
В раковине зазвенела посуда, и Гарн отвернулся скрыть смущение.
Смешинки смягчили суровый взгляд Шилхары и углубили морщины, прорезавшиеся от носа до уголков рта.
— Оставь посуду, Гарн, — приказал он. — Перемоешь позже.
Гарн перестал греметь посудой, его голубые глаза засветились надеждой. Шилхара многозначительно посмотрел на Анью.
— Хорошенько воспользуйся погодой и компанией Аньи.
Когда они ушли, в кухне воцарилась тишина, слышен был только храп Каеля под столом, потрескивание огня в очаге и ровный стук дождя на улице. Мартиса рискнула взглянуть на Шилхару из-под опущенных ресниц. Он наблюдал за ней с загадочным выражением лица, скрытым за дымкой матала.
Она прочистила горло.
— Ты хорошо поступил с Гарном. Анья очень красивая. И добрая.
Он наклонил голову.
— И дорогая. Гарн может голодать из-за неё, как и я, но я задолжал своему слуге.
Мартиса вспомнила замечание Аньи о щедрости Шилхары. Надежда боролась с укором. Он для неё под запретом, смертельное препятствие в миссии и к конечной цели. Сердце не всегда покорно, и она лелеяла тайную надежду, что он не нашёл облегчения меж бёдер Аньи прошлой ночью.
Дым из трубки дразнил ноздри, пока Мартиса смотрела на гребень в руке и нервно вертела его в ладони.
— Я думала, он привёз её для тебя.
— Так и есть. — Его глаза хранили тысячи тёмных тайн. — У тебя волосы всё ещё не обсохли.
Понимая, что он больше ничего не расскажет об Анье, Мартиса подняла гребень, чтобы показать, что выполнит его приказ, и села, скрестив ноги у огня. На улице шёл дождь, и воздух в кухне остывал.
Свет, окутавший Шилхару, когда он вошёл в дом, померк. Мужчина в поношенной одежде и с трубкой табака мог сойти за обычного бедного крестьянина, который отдыхал в редкий день и пережидал непогоду, но этот крестьянин обладал необычной силой и пугал подозрительных священников, которые пытались взять его под свой контроль — или убить в случае необходимости.
— После такого ты войдёшь в легенды. Анья вернётся в Восточный Прайм и расскажет всем, кто захочет слушать, что она здесь видела. Пойдёт молва.
Вздох отвращения вторгся в успокаивающие звуки кухни.
— О, да. Вместо борьбы с бурей, будут говорить, что я в одиночку сразился с небесным войском, дабы спасти покрытое ржавчиной сокровище, которое не смог бы продать на рынке, даже если бы захотел. — На этот раз его насмешливая улыбка была направлена не на неё. — Спасение потерянных сокровищ от жадных богов намного интереснее, чем спасение апельсиновых деревьев от засухи.
Он наклонился высыпать пепел из трубки в очаг. Его влажные волосы чёрными прядями рассыпались по её коленям. Пальцы так и манило прикоснуться к переплетённым прядям.
— Могло быть и хуже. Я мог бы привезти её в Нейт осенью, во время забоя свиней. Если бы ты всё ещё была здесь, я бы заручился твоей помощью. Мы бы отправили прекрасную гурию Гарна домой с рассказами о том, как я упивался кровавым ритуалом, который включал в себя принесение в жертву свиньи и секс с моей наложницей-ученицей.
Мартиса рассмеялась, её переполняла эйфория. Он назвал Анью — гурией Гарна. Окрылённая этим открытием, она не могла удержаться, чтобы не поддразнить:
— Скорее всего, они заставят тебя принести в жертву наложницу и трахнуть свинью.
Его смех вторил ей эхом, гортанный и соблазнительный. Он вернулся к столу и поднял чашку с чаем как дань уважения её остроумию.
— Ты прекрасно знаешь простой люд.
Он сел на скамью так, чтобы его лицо было частично обращено к ней.
Мартиса закончила расчёсывать волосы, разделив пряди на три толстые части, чтобы сделать привычную косу. Но остановилась по его команде.
— Не надо! — Его грубый голос звучал хриплее обычного, и он уставился на неё с тем же голодным взглядом, что и на лестнице. — Оставь распущенными.
Она опустила руки. Волосы волнами легли на колени. Она протянула ему гребень.
— Не хотите воспользоваться?
Он посмотрел на гребень, потом на неё.
— Ты меня расчешешь.
Невысказанный вызов повис между ними. Если осмелишься.
Если бы он только знал, что предложил ей осуществить одно из её самых больших желаний — прикоснуться к нему, почувствовать шелковистость волос под своими ладонями. Она покинула своё место у очага и села на скамью позади него. Осторожно освободив спутанные волосы, она расчесала колтуны, стараясь не тянуть слишком сильно. Он тихо сидел под её присмотром, напоминая спящего льва, греющегося на солнышке.
Как только волосы стали гладкими, Мартиса провела по ним расчёской для чистого удовольствия. У него красивые волосы, прямые и чёрные, ниспадающие до пояса. Они растеклись по сильной спине и широким плечам, пропитав рубашку влагой до прозрачной тонкости. Мартиса скользнула рукой, оценивая их тяжесть, и погладила затылок лёгкими движениями гребня.
С плеч Шилхары сошло напряжение, и он опустил голову, молчаливо приглашая её продолжать. Он глубоко вздохнул, расслабляясь под её прикосновениями. Сама же Мартиса не могла разделить его безмятежность. Она полыхала пламенем, вспоминая те моменты в библиотеке, когда он дал ей почувствовать вкус горящей в нём страсти. Он был воплощением её мечты, яркой и переменчивой звездой в зимнем небе.
Тишина в кухне напоминала затишье перед очередной бурей. Даже Каель больше не храпел под столом. Мартиса отложила гребель на стол и встала. Шилхара не пошевелился, и ей показалось, что он уснул. Она потянулась к чайнику и поймала на себе его взгляд из-под тяжёлых век.
— Я поставлю ещё чаю, — сказала она.
Она чуть не выронила чайник, когда он молниеносным движением схватил её за запястье.
— Назови моё имя.
Она уставилась на тонкие пальцы, сжимавшие запястье.
— Господин?
— Нет. Не обращение слуги к хозяину. Моё имя. — Греховный жар окутывал его хриплый голос.
Её охватило желание. Крылья Берсена, она жаждала этого мужчину. Их удерживала вместе одна его хватка на её руке, но казалось, что все её эмоции — вся её страсть — сосредоточились в узком запястье, расходясь всё более широкими кругами, пока не охватила всё её существо. Он был бурей. Столь же смертоносный, как молния, и столь же непредсказуемый. Она стояла перед ним совершенно очарованная.
Она ни разу не произносила его имени — ни перед ним, ни перед Гарном. Даже в собственных мыслях. Обращение к нему как к хозяину — последний барьер, который она воздвигла меж ними, единственный, что ещё устоял, и он приказал ей опустить его. Мартиса не колебалась и вложила в свой голос всю силу своего желания:
— Шилхара.
Он сильнее сжал её запястье. Глаза закрылись, и Мартиса впервые заметила, какие же у него густые ресницы.
— Я дал ей твоё лицо. — Он произнёс эти слова сквозь сжатые губы, как будто признание причиняло ему боль.
Пустой чайник с грохотом упал на стол. Мартиса изумлённо уставилась на мага.
— Что?
Его хватка усилилась, внезапно ослабев от её болезненного вздоха.
— Гарн привёл женщину, которую я не хотел. На мгновение я изменил её внешность, придав ей лик моего желания. — Его глаза открылись, выдавая вожделение. — Этого оказалось недостаточно.
У Мартисы подогнулись колени. Ошеломлённая, она рухнула на скамью рядом с ним.
— Господин ... — она покачала головой, — Шилхара…
— Раздели со мной ложе.
Тишина затянулась, нарушаемая только барабанной дробью дождя. Другой рукой Шилхара так крепко сжал чашку, что у него побелели костяшки пальцев. Греющийся лев проснулся и смотрел на неё, словно на добычу в высокой траве.