Мездар разжёг костёр, и мужчины приготовили трубки для вечернего ритуала. Мартиса прикрыла зевок рукой и закуталась в шаль. Несмотря на тепло огня, воздух стал холоднее. Чувствуя себя непринуждённо в компании курманов, Шилхара не отрывал глаз от табака, которым набивал свою трубку.
— Иди спать, Мартиса. Я ещё кое-какое время пободрствую. Это разбойничий край, и мы будем нести вахту по очереди. Расстели одеяла рядом с моими. Так будет теплее. И не снимай обувь. Я скоро лягу.
Она уже привыкла к тому, что он спит рядом с ней. Даже лёгкий храп на ухо успокаивал, и всегда была возможность, что когда он проснётся, то захочет, чтобы она возлегла под него. Либо же взобралась сверху. Мартиса покраснела от чувственных образов, промелькнувших в голове.
Она приготовила постель, как он велел, забралась под одеяло — не снимая туфель — и заснула. Сон прервался, когда Шилхара лёг рядом и прижался к ней. Он положил руку ей на талию и просунул ногу между её ног сквозь тяжёлые юбки. Его вздох защекотал ухо.
— Гораздо лучше, если бы ты была голой, но и так сойдёт.
Они встали ещё до рассвета. Пейан, дежуривший последним, уже заварил чай и разогрел остатки энджиты к завтраку. Солнце только-только показалось из-за горизонта, когда они отправились в деревню курманов.
Пока они ехали по горным перевалам, воздух становился всё холоднее и разрежённее. Солнце стояло высоко и ярко, но Мартиса плотно закуталась в шаль и прижалась к спине Шилхары. Комарик шёл ровным шагом, тяжело дыша. В отличие от него, горные пони не страдали от последствий подъёма в горы и быстро поднимались по тропе. Снежные хлопья сыпались с закраин на изрытые колеи. Резкий ветер стонал тихую панихиду, проносясь сквозь покрывавшие склон высокие вечнозелёные деревья.
Шилхара внезапно остановился. Мартиса выглянула из-за его руки, ожидая узреть препятствие на пути. Дорога оказалась свободна, курманы с любопытством наблюдали за ними.
— Что случилось?
— Ты дрожишь так сильно, что у меня стучат зубы. — Он отодвинул ногу назад и развязал один из мешков у седла. — Спускайся.
Она соскользнула со спины Комарика. Шилхара последовал за ней и достал одеяло.
— Вот. Укройся.
Только Мартиса успела натянуть одеяло на плечи, как Шилхара поднял её и снова забросил на спину Комарика, на этот раз на переднюю часть плоского седла. Одной рукой она вцепилась в гриву лошади, другой — в одеяло. Шилхара запрыгнул ей за спину, прижался и взял поводья.
— Уже лучше, — сказал он и свистнул ожидавшим курманам.
Мартиса не могла не согласиться. Тепло одеяла и тела Шилхары проникало сквозь одежду и прогревало до самых костей. Она прижалась к его груди.
— Так хорошо.
Весёлый рокот завибрировал возле её уха.
— Я так рад, что ты одобряешь.
Его рука скользнула под одеяло, прошлась по её животу и обхватила грудь. Мартиса втянула воздух, когда его пальцы стали дразнить сосок через шаль и тунику. Окружавший жар обжигал.
— Согласен, — прошептал Повелитель воронов ей на ухо. — Так хорошо.
Он перестал дразнить, когда Мартиса так сильно дёрнулась в седле, что едва не сбросила их обоих на землю, но оставил руку на груди, довольствуясь тем, что просто держит её. Мартиса была готова сорвать с себя одеяло и шаль. Прикосновение Шилхары вызывало пульсирующую боль меж бёдер. Она слегка улыбнулась, почувствовав, как он твёрдо прижался. Не только на неё подействовали его поддразнивания.
Он потёрся подбородком о её макушку.
— Сегодня вечером будет пир. Курманы ищут любой повод для праздника. Приезд гостей — прекрасное событие. Мужчины едят отдельно от женщин, так что ты не будешь сидеть со мной.
Опять же, разделение не только ролей, но и близости.
— Разве курманки — парии своего народа?
— Не торопись с выводами. Со стороны может показаться, что так и есть, но курманки пользуются большим уважением. Они владеют собственностью независимо от мужей. Приданое мужчины — подарок для невесты — покупается у его матери и передаётся матери невесты. Ей принадлежат стада, ковры, даже дома. Женщины также выбирают сарсина.
Мартиса была так ошеломлена его откровениями, что обернулась.
— Никогда о таком не слышала. Женщина владеет собственностью? — Она даже не пыталась скрыть зависть. Что такое традиция есть после мужчины по сравнению с правом иметь что-то своё, независимое ни от отца, ни от мужа?
— Согласись, народ равнин мог бы чему-нибудь научиться у этих горных дикарей? — сардонически произнёс Шилхара.
Она повернулась лицом к дороге и уставилась на курманов, ехавших впереди. Даже высокородная аристократка не могла претендовать на право владеть землёй или поместьем. Имущество всегда переходило к ближайшему живому родственнику мужского пола.
«Может, — подумала Мартиса, — быть курманкой не так уж плохо».
— Кто станет тебе прислуживать, если мы будем сидеть раздельно?
— Будь я местным, мне бы прислуживала одна из жён. Поскольку я гость, это сделает матриарх. Ты тоже гость. Хотя за тобой не будет ухаживать матриарх, ты не должна прислуживать на празднике.
— Мне комфортнее служить, а не быть обслуженной.
Затянувшееся веселье окрасило его голос:
— Говоришь, как прирождённый слуга. — Следующие слова он произнёс более сдержанным голосом: — Это родственники моего отца.
Мартиса уставилась на его ладони. Они крепко сжимали поводья.
— Я это подозревала. При нашей первой встрече я подумала, что в твоих жилах течёт кровь курманов. Он будет на празднестве?
— Нет. Он умер, когда мать ещё носила меня под сердцем. Его клан не ведал обо мне, пока я не достиг двадцатилетия. Они приехали в Нейт торговать с моим наставником. Некоторые заметили сходство, задали правильные вопросы. Трудно не заметить курманский нос и скулы.
Она провела большим пальцем по костяшкам его пальцев.
— Мне очень жаль.
Он пожал плечами, уткнувшись ей в спину.
— Это давняя история. По отцу, которого никогда не ведал, не скучаешь.
Между ними воцарилась уютная тишина, и Мартиса вскоре задремала, завернувшись в кокон из одеяла и покачивающегося тепла Шилхары. Она проснулась, когда они наконец въехали на окраину деревни. Расположенное высоко в горах в окружении сосен поселение раскинулось на плоской поляне. Чёрные шатры с яркими знамёнами в красно-жёлтых тонах делили пространство с более постоянными домами из грубого камня, крытыми сплетёнными ветвями, смешанными с высушенной на солнце грязью. Крыши же выделялись больше всего, они были куполообразными, с отверстием в центре, из которого ленивыми спиралями вырывался дым.
По центру деревни бродило несколько овец, дети бегали наперегонки с собаками, соревнуясь, кто быстрее спугнёт кудахчущих кур. Женщины в красочных одеяниях выговаривали малышне за проказу, не отходя от кухонных очагов или сидя за ткацкими станками у дверей.
— Ге-е-ей! — Пейан пустил своего пони рысью, оповещая о прибытии громким возгласом.
Вся деревня, как единое целое, бросилась им навстречу. Комарик терпеливо стоял, пока множество рук гладили его шею и холку. Шилхара спешился и помог Мартисе. Его тоже хлопали по плечам и спине, и среди оживлённой болтовни Мартиса несколько раз услышала «курр» — ласкательное, как она поняла, от слова «сын».
Как Пейан и Мездар, курманы были смуглыми, темнее Шилхары, но с такими же чёрными волосами и глазами. Их лица были шире, а глаза более миндалевидными. Многих украшал такой же орлиный нос, как у него, и такие же выдающиеся скулы, но не рост. Шилхара возвышался над самым высоким деревенским жителем в толпе.