— Полагаю, это твоё.
Его загрубевший голос резонировал по комнате, вызывая мурашки на руках. Он занимался с ней любовью этим голосом так же искусно, как и своими руками. Она следовала его зову, как зачарованная, притягиваемая к нему так же сильно, как к серебристому сапфиру, содержащему часть её души.
Она остановилась перед ним, протягивая руку. Цепочка упала на ладонь сверкающим водопадом, голубой драгоценный камень оказался тёплым и тяжёлым. Мартиса крепко сжала кулон пальцами.
Профиль Шилхары, позолоченный в лунном свете, льющемся через окно, был невыразителен. Он повернулся к ней, и она ошеломлённо уставилась на него, забыв о своём сокровище. Как и в случае с Камбрией, его лицо несло на себе печать ритуала. Морщины в уголках глаз стали глубже, а скулы резче, придавая строгим чертам измождённый вид. Но удержало взгляд Мартисы совсем другое — волосы. Белая прядь тянулась по всей длине от макушки до самых кончиков.
Мартиса протянула руку и погладила шёлковые волосы. Пальцы коснулись щеки.
— Когда она появилась?
Его губы изогнулись в слабой улыбке.
— Несколько недель назад. Однажды утром я проснулся с этим доказательством моих преклонных лет. Я ещё не решил, то ли это последствие ритуала или поданного накануне ужина.
— Тебе идёт. Выглядишь почти цивилизованно, — поддразнила она.
— А я ведь дикарь-курман, — поддразнил он в ответ, и его улыбка стала ещё шире.
Она подняла кулон.
— Камбрия сказал, ему сделали предложение, от которого он не смог отказаться.
Улыбка перетекла в самодовольную усмешку.
— Тебя выкупил корифей. Одна из моих наград за спасение мира и прочее. Епископ не посмеет отказать своему настоятелю.
— Он не знал, что это ты.
— Нет. Если бы он узнал, то повесил бы тебя на стропилах конюшни раньше, чем я успел бы тебя вытащить из петли.
Она вздрогнула. Умереть, спасая любимого человека, — это одно. Умереть ради мелкой мести — совсем другое.
Мартиса осторожно протянула ему кулон.
— А ты не хочешь оставить его себе?
Он небрежно отмахнулся от её предложения.
— Я сражался с богом, чтобы сохранить свободу, Мартиса. С чего бы мне желать обзавестись рабом?
Её пальцы снова сомкнулись на драгоценном камне, и она прижала его к груди.
— Я никогда не смогу отплатить тебе за это. Я проживу десять жизней, служа тебе, и даже так не покрою свой долг.
Шилхара прищурился.
— Нет никакого долга. Я отнял твой дар, чтобы спасти себя.
— Ты не взял ничего, что я не отдала бы тебе добровольно. А взамен ты подарил мне свободу. В моих глазах одно всегда гораздо ценнее другого.
В животе у Мартисы бешено порхали бабочки. Шилхара был так красив. Стоя так близко, освещённый светом свечей и сиянием луны, он казался упавшей звездой — потускневшей, но не погасшей. По сравнению с ним она чувствовала себя грязной и невзрачной.
— Пожалуйста, скажи, что Конклав дал тебе что-то ещё, помимо меня. В противном случае это плохая плата за столь большой риск и столь огромный успех.
Он пожал плечами.
— Мне предложили другое поместье на юге, где выращивают оливы, и титул барона в придачу — в обмен на верность Конклаву, естественно. — Верхняя губа презрительно приподнялась. — Я отказался. Нейт — мой дом. Апельсины — мой урожай. Я сторговался на саженцы и рабочую силу, чтобы мне помогли их высадить в течение следующих двух лет. А ещё — на достаточно толстый кошель, который прокормит нас, пока я не начну собирать урожай.
Мысли Мартисы путались. Он попросил так мало. Конклав достаточно богат и благодарен, чтобы вознаградить Повелителя воронов всем, что он пожелает. Огромное поместье, владение флотом кораблей, титул епископа, если захочет. Вместо этого он попросил себе чересчур образованную рабыню, полевых рабочих, апельсиновые деревья и кошель с деньгами.
— Я всегда думала, что ты захочешь стать королём.
Низкий смешок Шилхары стал лаской для её ушей. Он протянул руку ей за спину и перекинул косу через плечо. Веки Мартисы наполовину опустились от нежного прикосновения его пальцев, когда он погладил волосы.
— Да, но королевство по моему выбору. И я выбираю Нейт.
— А разве не понадобятся годы, чтобы вернуть рощу в прежнее состояние?
— Всего несколько лет. Я не одобряю использование магии при сборе урожая, но без колебаний использую её, дабы оживить деревья.
Его пальцы соскользнули с косы и заплясали по ключице с таким лёгким касанием, что Мартиса вздохнула. Они тянулись вниз по центру её груди, ненадолго задерживаясь на ложбинке, прежде чем остановиться на руке, сжимающей камень. Темнота его глаз стала ещё глубже.
— Ты свободна. Я прочитаю заклинание, которое сломает камень и вернёт тебе часть души. Ты сможешь объехать мир, увидеть вещи, которые когда-то были тебе запрещены. — Он поднял свободную руку, большой палец скользнул по её подбородку, а пальцы изогнулись вдоль шеи. — Ты больше никому не принадлежишь.
Глаза Мартисы закрылись, и она качнулась к нему. Пусть она больше не рабыня, но она не свободна, и ему не нужны ни цепи, ни камень души, чтобы привязать её к себе. Она открыла глаза и встретилась с его чёрным взглядом.
— А если я захочу остаться здесь? С тобой?
Рука на шее напряглась, пальцы впились в кожу. Голос прозвучал почти утробно из-за силы чувств:
— Тебе всегда найдётся здесь место, если ты этого желаешь.
Шилхара глубоко вздохнул, когда она обняла его за талию и притянула к себе. Он — сочетание жилистых мышц и длинных костей, мягкой ласки бархата и пряного запаха матала. И он принадлежал ей — так же, как и она ему.
Мартиса откинула голову назад и улыбнулась, вглядываясь в угрюмые, но такие любимые черты.
— Место в качестве кого? Слуги?
Шилхара опустил голову, и прядь седых волос, заработанных суровой жертвой и непоколебимой преданностью, защекотала щеку.
— Соратницы, — прошептал он ей в губы. — Любовницы. — Он прикусил её нижнюю губу, и его рука соскользнула с макушки, чтобы обхватить затылок. — Возлюбленной жены.
Он дразнил уголок её рта мягкими прикосновениями и лёгкими покусываниями. Она пощекотала его верхнюю губу кончиком языка, прежде чем отодвинулась, чтобы увидеть глаза.
— А ты будешь любить меня хотя бы день? Год? Всю жизнь?
Она знала, что он скажет, но хотела услышать, как он озвучит ответ своим прекрасным, надломленным голосом.
— Намного дольше, — прошептал он, и его глаза засияли от бури эмоций, которые он сдерживал до сих пор. — Дольше царствования лжебогов и назойливых жрецов. Дольше аль Зафиры, когда померкнет её яркая звезда.
Он поцеловал Мартису и вдохнул свою жизнь ей в рот, сердце, душу — так же, как она вдохнула свой дар в него, когда они стояли в пустой душе умирающего бога.
Мартиса яростно ответила на поцелуй, обнимая так крепко, что у неё заныли руки, а кулон, который она сжимала в руке, впился Шилхаре в спину. Когда они прервали поцелуй, она прижалась лбом к его лбу.
— Так долго не любят.
Проворные пальцы принялись теребить завязки платья.
— И даже этого времени было бы мало.
— Я была бы счастлива и сегодняшнему дню.
Шилхара раздвинул вырез, обнажая нижнее платье и бледную кожу грудей под тонкой тканью. Румянец желания окрасил его острые скулы, в глазах зажёгся огонь. Грубая подушечка пальца погрузилась в ложбинку у горла, дразня и соблазняя.
— Тогда мне лучше начать. — Тембр его голоса стал более глубоким. — День умирает, пока мы тратим время на разговоры.
Мартиса выгнулась в его объятиях.
— А кровать слишком далеко.
Короткий смешок, прерываемый лёгким покусыванием мочки уха, заставил её рассмеяться.
— Как всегда, дорогая. Как всегда.