Ходжин посмотрела на него.
— Мне не нужны богатства Нишапура, и мой муж презирал бы меня, если бы я уехала, не отомстив за него.
— Это не вернет ему жизни, — сказала Хулан.
Они посмотрели на нее своими желтоватыми глазами, у обоих был холодный пустой взгляд.
— Мой отец хан скажет, чего он хочет, — прошептала Ходжин. — Слабая женщина, руководимая жалостью, не может решать за него. Твоя жалость быстро исчезнет, если твоего сына…
— Хватит, Ходжин, — сказал хан.
— Это ты виноват, что меня не было с ним, — возразила дочь. — Он бы взял меня с собой, но я не разрешила ему пойти на риск быть наказанным тобой за неподчинение. Больше всего в жизни мне хотелось воевать за тебя… за тебя, папа, а не просто быть рядом с мужем. Ты стреножил его ястреба, и теперь мужа нет.
Тэмуджин сказал:
— Тебе бы быть моим сыном.
Глаза Ходжин заблестели от дикой радости, а потом снова наполнились слезами.
— Вот мое решение, — добавил Тэмуджин. — Ты можешь ехать с Тулуем, но в его решения не вмешивайся. Держись в тылу — я не хочу, чтобы мои внуки потеряли обоих родителей. Но судьбу Нишапура будешь решать ты. Тулую будет дано указание.
Рыдая, Ходжин целовала его руки.
— Это все, что я прошу.
— Оставь нас, дитя. Мы справим тризну по душе твоего мужа завтра.
Ходжин ушла. Хулан собралась было лечь, как Тэмуджин взял ее за руку.
— Поговори со мной, жена. Я знаю, что ты думаешь. Скажи мне, почему души нишапурцев не должны быть отправлены служить мужу моей дочери?
— Город может сдаться, — сказала она, — если жители поверят, что их пощадят. Это обойдется тебе не так дорого, как взятие его. При осаде погибнут твои люди.
— Они будут действовать, как прикажет Тулуй. Его люди знают, что он будет беречь их, не станет рисковать ими без нужды.
— Но потери будут. Уже погибло достаточно много людей.
— Они исполняют свой долг. — Пальцы его впились ей в руку. — В твоем голосе я не слышу ничего, кроме жалости. Твоя жалость бесполезна — от нее только пострадают те, кого ты жалеешь. — Он шумно втянул в себя воздух. — Мне кажется, я бы успокоился, если бы в мире не осталось людей, если бы они больше не безобразили землю своими городами и стенами.
— Какой ты бессердечный, Тэмуджин.
— Бессердечный? Ты думаешь, наши враги оставят нас в покое? Если бы мы были слабее, они бы захватили наши земли и загнали бы нас за свои стены. — Он помолчал. — Киданец Цуцай говорит мне, что властелин может получить большую выгоду, сохранив города и заставив людей работать на него. Махмуд Ялавач и его сын говорят о податях и налогах, а Барчух говорит, какую выгоду мы получим от караванов, но во всем этом есть опасность. Если мы когда-нибудь забудем, что мы суть, и прельстимся чужим образом жизни, то потеряем все, чего добились. У побежденных можно научиться многому, и все же безопаснее будет, если мы их уничтожим.
Он немного помолчал и сказал:
— Мне не хотелось бы, чтобы умерли все. Я буду грустить, если погибнут мои товарищи, мои сыновья, моя красивая Хулан. — Пальцы его сжались. — Я был послан против Китая и Си Ся и понял, что править там, исполняя волю Тэнгри, — это еще не все. Я думал, что шах Мухаммад покорится мне, но я обманывал себя. Я позволил себе поддаться искушению при мысли о покое, и это была глупость. Небо хочет, чтобы я жил, пока не завоюю мир… непременно…
Кадык его дернулся, будто он сглотнул слюну. Глаза его бегали. Она увидела в них боль и отчаяние, которые поразили ее. Наверно, вопреки себе, он вернулся бы на родину.
Наконец глаза его прояснились. Он толкнул ее на подушку и впился губами в ее рот.
Когда Ходжин увидела на горизонте зеленую полоску, она поняла, что приближается к Мерву. Оазис бросал вызов окружающей пустыне. Голая земля, по которой она ехала, с черными скалами, белыми пятнами соли и песком, настолько мелким, что он утекая сквозь пальцы, как вода, действовала на нее, как ни странно, утешительно — мертвый пейзаж был под, стать ее горестному настроению. Теперь же перед ней была жизнь.
Она ехала во главе кавалькады всадников, за ними следовали повозки и кибитки с ее рабынями. Когда она приблизилась к плодородной земле оазиса, то заметила, что поля вытоптаны догола и объедены даже деревья. За черными кучами и глиняными стенами расположился небольшой монгольский отряд.
К ней подскакал всадник и сказал, что Мерв сдался несколько дней тому назад. Он ехал рядом, рассказывая, как людям приказали покинуть стены города. Тулуй, сидя на поволоченном троне, доставленном из города, наблюдал, как гнали по равнине пленных. Первыми погибли солдаты, защищавшие Мерв, а потом и жители, которых для казни разбили на группы. Дочерна загорелое лицо Тулуя сияло от хорошего настроения, когда он передразнивал жалобные крики обреченных.