— Дао сотворил Небо и Землю, — переводил Лю Ван, — а они породили человека. Человек весь светился, но со временем его тело становилось все более земным, и священный свет потускнел. У него появились желания, и с ростом его аппетитов растратился его дух. Вы должны воспитывать в себе свой дух так чтобы он мог подняться до Неба Вы стали великим завоевателем, какого еще не ввдел мир. Станьте великим правителем и память о вас будет жить на Земле так же долго, как ваш дух на Небе.
Тэмуджин долго молчал. Хулан подумала что он велит монаху уйти, даже, может быть, выгонит его из стана.
— Отпразднуем это, — сказал Тэмуджин. — Для вас Поставят два шатра. Я должен еще послушать тебя, когда ты отдохнешь.
«Гордость», — подумала Хулан. Пригласив мудреца издалека, Тэмуджин не может признать, что его путешествие было напрасным.
После пира Тэмуджин распрощался с гостями, но Хулан и Елу Цуцая задержал.
— Вы разочарованы, мой хан, — сказал киданец.
— Вы еще сомневаетесь.
— Я тоже надеялся, но никогда не сомневался в мудрости Учителя. Меня радует, что вы все еще хотите учиться у него. То, что он говорит, может помочь вам быть мудрым правителем. Все ваши войны подходят к победному концу — наступает время строить.
— Империей, завоеванной верхом, — сказал Тэмуджин, — нельзя править верхом. Вы мне часто говорили это. — Он вздохнул. — Интересно, долго ли мне жить и править.
— Вы еще бодры, — сказал Цуцай, — и чувствуете себя лучше, чем многие люди, которым за пятьдесят. Жить вам еще долго.
— Можете идти, мой друг, — сказал хан.
Киданец ушел. Хулан ждала, когда муж отпустит ее.
— В последний раз я молился на Бурхан Халдун, — сказал он наконец, — и гора молчала. Это молчание ужаснуло меня. Я не мог узнать волю Неба. Я давно не слышал духов, а на этой земле сны мои порой…
Он согнулся в своем позолоченном кресле.
— У меня было такое чувство, будто меня поглотила земля, будто меня заперли в ловушке, и душе моей невозможно было летать. Я увидел небытие. Мне пришло в голову, что душа человека может умереть с его телом, что после этой жизни ничего нет. Монах был моей единственной надеждой избежать такой участи.
— Я не все поняла из того, что он говорил нам, — сказала она, — но он еще говорил о духе, который живет во всех людях.
Рот его покривился.
— И еще он сказал, что мир не был создан для нас, словно мы делаем то же самое, что и табун лошадей, ищущий новое пастбище, или стая птиц, летящая на юг. Он говорил о духе внутри нас, но в последнее время я его не ощущаю.
Он встал, качнулся и тяжело опустился в кресло. Его морщинистое лицо выглядело измученным.
— Когда-то со мной говорил Тэнгри. Во сне я слышал, что мне ясно нашептывали духи. Призраки моих предков представлялись мне такими, будто они и в самом деле живут на земле. Однажды я слышал, как они говорили со мной устами шамана Тэб-Тэнгри, и даже когда я разрешил Тэмугэ решить его судьбу, я все еще надеялся, что Тэб-Тэнгри сможет воспользоваться своей магией, даже если это грозило бы мне смертью, потому что тогда бы я убедился, что его утверждения оправдываются. — Он отпил из кубка и уронил его. — Когда я увидел его сломанное тело, я понял, что мертвые молчали всегда, что он не обладал способностью общаться с ними, что, видимо, никакие призраки с нами не говорят. С тех пор я не знал покоя. Я молился и не получал ответа. Я искал утешения в радостях жизни, и они ускользали от меня. Я думаю о могиле и трепещу.
От его отчаяния она осмелела.
— У тебя такие видения, — сказала она, — и все же ты посылаешь людей без счета на смерть. Я надеялась лишь на то, что души мертвых в конце концов обретут немного счастья, а теперь ты говоришь, что не веришь в это и думаешь, что их нет совсем.
— Нас мало, — возразил он, — а нашим врагам нет числа. Мы можем победить их только тем, что заставим их бояться оказывать сопротивление. Ко я должен признаться, что я меньше радуюсь их смертям, чем мог бы. Я мог бы стать счастливым, поверив в их полное исчезновение, в пустоту, ожидающую их.
— Ты думал, они исчезнут, — сказала она, — а сам ты, возможно, будешь жить вечно. Не думала я, что человек может вместить подобное зло. Если бы я поверила, что именно это ожидает нас, я хотела бы, чтобы все люди радовались, пока живут.
— В таком случае ты дура, Хулан. Если все кончается с жизнью, то не все ли равно, что мы делаем здесь.
— Не все равно, — прошептала она. — Теперь ты не получишь своего эликсира. Тебе придется бояться смерти, на которую ты обрек так много других людей. Для тебя это, наверно, подходящее наказание.