— Он послал за ним, потому что хотел жить вечно.
— А разве желание знать ответы на вопросы не требует много времени? Учитель не может дать ему его, но если хан узнает, как использовать завоевания, а не просто грабить, то этого будет достаточно. Если бы в его окружении не было людей, которые пробуждали бы в нем жажду познания мудрости, его натура воина подавила бы все другие склонности.
— Я всегда ненавидела войну. — Ей не следовало бы говорить это, но киданец каким-то образом устранил внутренние преграды. — Я жена величайшего из воинов, и все же я жажду, чтобы мир не знал войны.
Она овладела собой. Две рабыни, которых она привезла с собой, слабо знали монгольский язык, и мальчик киданьца тоже, видимо, понимал мало, но она и так сказала уже слишком много.
— Это не тот мир, о котором вы мечтаете, — ласково сказал Цуцай. — Нам приходится жить в мире таком, каков он есть. Он не дает возможности уйти от войны человеку, который окружен теми, кто владеет миром. И на самом деле это было бы против природы вещей.
Он смотрел мимо нее.
— Если бы хан жил в древние времена, когда люди ничего не знали о войне, он бы, наверно, служил своей природе, жаждущей познания, пускал бы во вселенную вместо стрел вопросы, но он живет не в том мире. Вы хотите, чтобы все было по-другому, госпожа, и страдаете, потому что не можете изменить мир. Я принимаю его таким, каков он есть, и делаю то, что могу, с тем, что мне дано. Я говорю себе, что многие здесь и в Китае могут жить и сохранять созданное ими, так как великий хан прислушивается ко мне. Учитель сам говорит нам, что в приятии сущего обретается покой.
Руки его дрожали, он поставил чашку. Что бы он ни говорил, покоя он не обрел. Она уловила муку в его черных глазах, которые мгновенно прояснились.
— Я не могу принять это, — сказала она. — Я ничего не могу поделать с этим, но принять никогда не смогу.
— Когда налетает гроза, — сказал он, — человек должен бежать в свой шатер или прикрыться. Стоять столбом во время грозы значит только привлечь гром с Неба. Грозы проходят, почтенная госпожа. — Он наклонился к ней. — Мне кажется, вы пришли сюда не только за тем, чтобы попросить поискать учителя для вашего внука. Наверно, вы хотели также набраться у меня мудрости, а я не могу помочь вам.
— Ошибаетесь, ученый канцлер. Вы мудры, а я дура. — Хулан встала. — Вы тратите мудрость на настолько невежественную женщину, что ей остается лишь желать невозможного и скорбеть по поводу деяний человеческих.
Когда перестал падать снег и влажная земля покрылась зеленью, хан приготовился покинуть окрестности Самарканда. Кибитки и телеги были связаны друг с другом, лошади, скот и овцы собраны пастухами. Хан и Тулуй поехали во главе армии, а следом женщины в своих кибитках, стада. Влекомые волами платформы с установленными на них шатрами ехали за стадами, замыкали шествие арьергард и тысячи пеших рабов.
Хулан ехала в одной из первых кибиток. Впереди ехали в строю верховые. Кони, кони — до самого горизонта. Туги и знамена колыхались над тучами пыли.
Вскоре они прибыли в деревню, где миндальные и персиковые деревья у арыка были в цвету. Хулан услышала высокий, пронзительный вопль, а потом увидела толпу женщин и детей, стоявших у дороги. Головы женщин были покрыты тонкими красными и черными платками. Некоторые воздевали руки к Небу, причитая, а другие, стоя на коленях, прижимались лбами к земле. Женщины были из хозяйства шаха Мухаммада. Хан приказал доставить их сюда, чтобы они оплакали погибшую империю и присоединились к другим пленным. Они визжали от отчаяния перед проезжавшими воинами, оплакивая страну, которую они больше никогда не увидят.
Монголы продвигались медленно, часто останавливаясь. Вечером животных накормили и подоили, зажглись лагерные костры, и люди уснули в кибитках и полевых палатках. Хулан часто снилась родина, которую она оставила года четыре тому назад, мирная страна. Через три дня после начала путешествия их заставила остановиться сильная буря. Когда она прошла, земля была усеяна телами овец, коров и людей, замерзших от холода. Мужчины и женщины разожгли костры, чтобы оттаять туши и разделать их, дабы мясо не пропало. Тела солдат, которые никогда больше не увидят родины, забросали камнями, а трупы рабов оставили там, где они валялись.