Армия подошла к Сыр-Дарье и переправилась через нее по мосту из лодок, а потом двигалась вперед, пока не добралась до долины под большим плато. Там у речки был сделан привал. Для хана снова установили балдахин, и в Самарканд были посланы конники за Чан-чинем.
Хулан смотрела на балдахин, возвышавшийся на севере. Кроме людей, охранявших его, никого не было видно. Хан выехал поохотиться, несмотря на неодобрение монаха. Ходили слухи, что Учителю не терпится уехать в Китай, но Тэмуджин все задерживает его, настаивая на том, чтобы он остался, пока погода не улучшится, прося подождать, пока не приедут из Бухары Чагадай и Тулуй со своими людьми.
Большой шатер Хулан и ее повозки по-прежнему стояли к востоку от ханских, но притворство ее мужа теперь мало кого обманывало. Она была в опале. Другие его женщины говорили об этом открыто, хотя и не в лицо ей. Он ходил в их шатры, как и прежде, но не к Хулан.
Долина была покрыта юртами и кибитками, простиравшимися до подножия гор на востоке и на юге, по берегам реки. Городу из юрт предстояло перекочевать на новые пастбища, пока не окотились овцы и не ожеребились кобылы. Наверно, ее муж в конце концов разрешит уехать Чан-чиню и его ученикам. Хан ждал, когда к нему присоединится Джучи, но старший сын передал тщательно составленное послание, в котором, по словам Кулгана, говорилось, что он останется на землях севернее Хорезма, на пастбищах, которые обещал ему отец, и удержит их для хана. Тэмуджин мог бы приказать ему вернуться, но, кажется, согласился оставить Джучи там, где он был.
Ей бросилась в глаза туча пыли на востоке. К стану ехали всадники. Среди них был ее муж, она не хотела, чтобы он увидел ее. Хулан повернулась, прошла мимо женщин, работавших за ткацким станком, и поднялась по ступенькам в шатер.
В тот вечер к ней в шатер пришел Кулган. Хулан начала ненавидеть его посещения. Он обычно приходил с товарищами, которые крепко пили и рассказывали о своих кровавых подвигах.
На этот раз Кулган было один. Он щипал Зулейку за щеки, пока она не заплакала, потом двинулся к тахте, на которой сидела Хулан. Рабыня принесла ему вина и вареную дичь, он ел молча.
— Твой отец охотился сегодня недолго, — сказала Хулан.
Он взглянул на нее широко раскрытыми глазами. Такого боязливого взгляда у него она не видела давно. Она тронула его за щеку. Он прижал ладонь к ее руке и ласково оттолкнул.
— Отец получил сегодня предупреждение, — сказал Кулган. — Это слова Учителя.
— Предупреждение?
— Когда мы охотились в предгорьях, — сказал он, — отец ранил вепря. Он погнался за зверем, мы — следом, а потом конь сбросил отца. Не успели мы подскакать, как вепрь набросился на него и вдруг остановился. — Он сглотнул слюну от волнения. — Если бы не это, мы бы не успели, и зверь располосовал бы его. Мы подвели отцу другую лошадь, а вепрь все стоял, пока мы не уехали.
Кулган глотнул вина.
— Зверя остановило Небо, — продолжал он. — Так сказал Учитель, когда отец рассказал ему об этом случае. Он сказал, что это было предупреждение, что для Неба всякая жизнь ценна, что несправедливо отцу отнимать жизнь у вепря, как и вепрю у отца. Он посоветовал ему не охотиться в его преклонных летах.
— Он мог бы также посоветовать, чтобы хан не дышал, — проговорила Хулан, — или не воевал.
— Отец сказал, что это хороший совет. Он объяснил Учителю, что мы охотимся с детства и не можем легко расстаться с этой привычкой, но заметил при этом, что последует его совету. — Он коснулся ее руки. — Мама, когда я увидел его там, беспомощного в то мгновенье, я испугался. Я никогда не был в таком ужасе, даже когда меня ранили и я думал, что умру. Я не могу представить себе мир без него.
— Ты не должен бояться за своего отца. Иногда я думаю — что бы ни случилось, в конце концов он всех нас переживет.
— Почему бы тебе не пойти к нему? — спросил он. — Чем ты его так оскорбила? Ты была его любимой женой… он простил бы тебя, если бы…
— Я не могу пойти к нему, — сказала она, — и никогда не спрашивай меня, почему.
Он покончил с едой и сказал:
— Я хотел бы, чтобы Зулейка ушла из твоего шатра еще до рождения моего ребенка.
Хулан не взглянула на девушку, зная, что в глазах ее увидит лишь отчаяние.
— Перед родами она перейдет к тебе, — сказала она.
Через месяц после того, как Небо спасло хана от смерти, даоский монах и его ученики попрощались. Хулан наблюдала из-за кибитки, как у ханского балдахина Тэмуджин обнял старца, к Учителю и его ученикам подвели лошадей. В Китай его собрался провожать А-ла-шен, а многие ханские офицеры проехали с монахами до предгорий.