— Эх, Бортэ… можно подумать, что ты ревнуешь к тем красавицам, которые у него появились в последнее время.
— На озере много диких гусей и лебедей. Хозяин может добывать птиц на выбор.
Наверно, Тэмуджин не хочет возвращаться к старухе, которая напоминает ему о его давно прошедшей молодости.
— Слышала я на базаре, — сказала Хадаган, — как один человек говорил, что хан забыл нас, что он предпочитает охотиться целыми днями с товарищами или наслаждаться добычей. Купец шепнул одной моей женщине, что тангуты запросили мира только для того, чтобы выиграть время для совершения еще большего предательства.
У Бортэ были свои соображения насчет тангутов. Вряд ли можно доверять вассалам, которые отказались послать войска к ее мужу, воевавшему на западе. Но такие дела решать не ей.
— Глупые сплетни, — сказала Хадаган, — и не стоит их повторять. И все же я часто их слышу. — Она взглянула на рабынь Бортэ, но женщины, выделывавшие шкуры, были заняты своими разговорами. — Бортэ, если ты позовешь Тэмуджина, он приедет.
— Возможно. — Ей придется поступиться гордостью, чтобы сделать это. Хан, как и Хасар, может предположить, что она стала ревнивой. — Зима на носу — весна не за горами.
— Весной бы ему вернуться, — сказала Хадаган, — но послать к нему человека надо пораньше. Я думаю, пригласить тебе его надо сейчас — направь послание до нашей перекочевки на зимовку. Он узнает зимой, что ты ждешь его, и подождет до весны. Таким образом это не будет выглядеть так, будто он спешит обратно, потому что боится твоего гнева.
Бортэ улыбнулась.
— Иногда мне приходит в голову, что ты умней меня. — Она похлопала Хадаган по руке. — Тэмуджин дал мне многое, но тебя я ценю больше всего. Когда он взял тебя в жены, он подарил мне лучшую подругу.
Сморщенное лицо Хадаган просияло. Бортэ взяла ее костыль и подала ей.
— Я собираюсь воспользоваться твоим советом, — Сказала Бортэ. — Пожалуйста, скажи там людям, что я хочу видеть начальника ночной стражи.
— Скажу. — Хадаган кивнула, ее головной убор колыхнулся. — Спокойной ночи.
Она заковыляла к выходу.
Немного спустя в большой шатер вошел сотник.
— У меня для тебя есть задание, — сказала Бортэ, когда он поприветствовал ее. — Завтра отвезешь мое послание великому хану.
— Я готов доставить его.
— Я прикажу писцу дать тебе дощечку с печатью, а вот тебе послание… «Большой орел вьет гнездо на верхушке высокого дерева, но пока он медлит в иных странах, другие птицы могут сделать своей добычей его птенцов».
Молодой человек повторил послание и сказал:
— Некоторые беспокоятся, благородная госпожа, но, конечно же, не верят, что наш хан забыл нас.
— Всегда найдутся люди с сомнением в слабых сердцах. Они приободрятся, когда узнают о моем послании. Ты можешь также сказать хану, что я тоскую без него, но что он может поступать по своему разумению.
Сотник поклонился.
— Я выеду на рассвете.
Тэмуджин различит в ее словах не просто заботу о государстве и тоску по нему.
«Лети ко мне обратно, отдохни возле меня, старься вместе со мной и не оставляй больше своего народа».
Он поймет это из ее послания и не одобрит.
Ее разбудили крики. Бортэ села, в голове после сна стоял туман. Ночь зазвенела голосами. Чингисхан вернулся, Тэмуджин снова с ними.
Рабыни проснулись и двигались как тени. Бортэ подозвала женщину, которая быстро принесла ей халат, и тотчас у двери послышался мужской голос.
— Входи, — сказала Бортэ.
Вошел караульный.
— Приехал хан, — доложил он. — Он проходит меж костров, благороднейшая хатун, и просит разрешения…
— Мой муж, конечно, может войти.
Караульный исчез. Женщина помогла ей натянуть сапоги, другая принесла ей воды. Бортэ макнула пальцы в воду, потерла лицо и пригладила косы.
— Я принесу зеркало, благородная госпожа, — сказала рабыня.
— Мне не нужно никакого зеркала.
Вдруг она разозлилась на Тэмуджина. Некогда даже накраситься, чтобы скрыть разрушительную работу старости.
Женщина свернула кольцами ее косы, намазала их живицей и водрузила на голову любимый головной убор с перьями. Бортэ спала в сорочке и брюках, спасаясь от холода. Рабыня поправила на ней халат и поверх повязала кушак.
— Мужу понадобится освежиться, — сказала она. — Подай кумыс в моих фарфоровых кубках.
— И вина? — спросила девушка.
— Хан не одобряет, когда напиваются. Сомневаюсь, что… — Бортэ запнулась: он, наверно, изменился за те шесть лет, что его не было. — Можешь подать немного, — сказала она наконец.