Есуй поклялась быть его тенью, так что когда ворота раскрылись и люди вышли сдаваться, она осталась с ханом, а его люди приказали тангутам — защитникам Эдзины, связать друг друга, после чего все они были обезглавлены. В казнях был свой ритм и порядок. Вражеских офицеров и солдат ставили на колени, свистели сабли, тела раздевали и отбрасывали. Кучи отрубленных голов возвышались вокруг монгольских солдат, халаты и доспехи которых были заляпаны кровью.
Вражеские солдаты знали свою судьбу. Но остальных тоже прогнали перед Тэмуджином — женщин, вцепившихся в руки детей, мальчиков и девочек, рыдавших от ужаса, стариков в желтых халатах, младенцев, которые ревели, когда их выдирали из рук матерей.
Есуй знала, что Тэмуджин прикажет перебить их — он поклялся стереть тангутов с лица земли. Навлек на них это зло их государь, как некогда ее отец определил участь своего татарского народа. Ей показалось странным, что она вообще помнит это. Она считала, что все осталось позади, что забыта та жестокая судьба, которую она была не в силах предотвратить.
Ей пришло в голову, что Тэмуджин знает, что умирает, что не переживет этой войны. Этой резней хан не просто избавлялся от врагов, а справлял тризну. Небо предопределило ей пережить это, служа мужу в его последней войне. Ее выхватили из пепла того костра, в котором сгорел ее народ. Теперь она слышит забытые крики людей еще раз, но вырываются они из глоток умирающих тангутов.
Монголы проходили песчаной местностью, где стволы тамарисков были наполовину засыпаны. Солдаты обходили эти песчаные холмики и заросли, пока не вышли к тополям и обработанным полям. Впереди были луга и чистая вода широкой реки. Позади монголов оставалась полоса сожженных городков, разоренные поля и курганы отрубленных голов.
Когда животные подкормились и монголы достигли слияния двух рек, армия разделилась на три части. Субэдэй переправился через Эдзин-гол и направился на восток к Ганьчжоу, другое крыло пошло на запад к городу Сучжоу. К тому времени хан и центр армии пришли в местность, называвшуюся Кансу. Эдзин-гол там был бурным потоком, заваленным булыжниками и обломками скал, так что переправляться через него было опасно.
Ханская армия обогнула стену севернее Кансу, ее валы и сторожевые башни теперь стали для противника бесполезными. На колеях торговых путей, избороздивших желтую землю, не виднелись караваны, а поля у разрушенных городов в оазисах были усеяны трупами и костями. Между рядами тополей и ив паслись кони, сюда добрался авангард.
Началась летняя жара. Ветер вздымал пески Кансу, и они затмевали небо. Высокие снежные пики гор Наньшань звали на юг, где хан мог расположить свою ставку. Он шел туда, и по дороге солдаты добивали кучки беглецов.
Над гранитными глыбами и желтыми лессовыми обрывами хан нашел убежище на широком горном лугу. По берегам быстрого ручья выросли шатры; животные паслись, пощипывая клевер и траву, испещренную голубыми цветочками.
Хан уже не носил на торсе шелковой повязки, но Есуй замечала, как он морщится от боли и стонет по ночам Она всегда была рядом. В шатер к хану часто приходили люди и извещали его, как идет война: Тэмуджин настаивал на том, чтобы лично выслушивать все доклады.
Слушая послания, давая указания об изменениях тактики и решая, какими сигналами обмениваться армиям, Тэмуджин проводил большую часть своего времени. Слишком часто тревожили его приступы боли, чтобы он мог развлечься охотой. Он не приглашал ни одну из своих женщин и слышать не хотел о новых девушках-тангутках. Только Есуй знала, что он больше не занимается любовью, даже это удовольствие у него было отнято.
Она настаивала, чтобы он побольше отдыхал, бывал на свежем воздухе, но война не давала ему передышки. Он дал клятву, и стрела, выпущенная из его лука, должна была вонзиться в сердце врага. Его люди делали все, что им было угодно, с тангутами, разрушали все стены, которые могли бы укрыть их, сравнивали с землей всякий дом, в котором они могли бы найти пристанище. Если ему суждено расстаться с душой, то и тангутам его не пережить.
Вместе со своими женщинами Есуй прибиралась в юрте, готовила, собирала подсохший навоз и сухие тамарисковые ветки для топки, свежевала дичь и выделывала шкуры. Даже ухаживая за мужем, она жалела тангутов. Люди Тэмуджина радовались случаю покуражиться над жертвами, а хан им в этом не препятствовал. Она молилась о скорых победах, зная, какие страдания они принесут, потому что успехи могли бы смягчить сердце Тэмуджина.