Ее прелестное, смуглое личико похудело. Глаза ввалились и казались теперь громадными.
Подпольный комитет партии беспрерывно заседал, обсуждая план спасения своего вождя. Рабочие окраин волновались. Правительство было непреклонно.
Профессор Савельев ввел Королева в свою лабораторию.
Эта громадная, квадратная, стеклянная комната, устроенная в верхнем этаже того самого здания, которое Королев уже видел в день своего прибытия в «Долину Мира», покрытая хрустальным куполом, напоминала не то зимний сад, не то университетскую аудиторию.
Вся «Долина мира» была видна отсюда как на ладони.
Посередине лаборатории на стеклянном пьедестале стояла машина обратного тока.
Несколько фарфоровых дисков, соединенных между собою электрическими проводами, служили ее основанием.
В непонятной путанице штепселей, рычагов и ручек виднелась черно-красная магнитная подкова. Толстая металлическая палка подымалась вверх, проходила сквозь купол потолка и заканчивалась сверкающим на солнце медным шаром.
Возле машины обратного тока возился японец Саки, вытирая желтым куском замши поблескивающие части машины.
Профессор Савельев поздоровался с ним и спросил:
— Все ли готово для опыта?
— Все. Машина в полном порядке. Только что я проверил точность реостатов. Тем временем Дунг-Нагу приготовил в долине железные штанги и аэроплан для полета.
— Очень хорошо.
Савельев взял трубку телефона.
— Алло! Гараж! Это вы, Дунг-Нагу? Все ли готово у вас? Отлично. Благодарю вас. Вылетайте.
Савельев подошел к реостату, рукоятка которого стояла на синем нуле. Он сказал:
— Ну-с, сейчас мы приступим к опыту. Обратите внимание, Королев. Сейчас я переведу ручку реостата на пятнадцатое деление, и все железные предметы, находящиеся на земле, под землей и в воздухе в окружности на пятнадцать километров, намагнитятся и прилипнут друг к другу. Смотрите, вы видите: по всей долине разбросаны куски рельс, железные штанги и различный железный лом. Заметьте это.
Послышалось жужжание аэроплана, и по зеленой траве, подпрыгивая, побежал небольшой двухместный самолет. Он отделился от земли и сделал над долиной два круга, забираясь все выше и выше.
— Дунг-Нагу полетел, — заметил Савельев.
Он неторопливо надел черные резиновые перчатки и передвинул ручку реостата на пятнадцатое деление.
Машина зажжужала, послышался легкий треск, и из медного шара над куполом лаборатории синим горошком посыпались искры.
— Смотрите, смотрите.
Королев бросился к окну и остолбенел. Куски рельс, штанг и железного лома быстро ползли друг к другу, вырывая на своем пути пучки клевера и царапая землю.
Секунда, и они с сухим треском ударились друг в друга и слиплись. В то же время мотор аэпроплана остановился. Аппарат зашатался в воздухе и тяжело клюнул. Маленький человечек выпрыгнул из него и камнем полетел вниз. Королев схватился за виски. Вдруг над падающим раскрылся желтый шелковый зонтик. В то же мгновение тросы падающего аэроплана слиплись, крылья сломались. Раздался взрыв, и бесформенная груда железа, дерева и алюминия, охваченная пламенем, полетела вниз. Через минуту парашют мягко опустился в зеленую траву недалеко от дома.
Савельев неистово захлопал в ладоши. Он перевел реостат обратно к синему нулю. Действие машины обратного тока прекратилось.
— Вы видели, Королев? — воскликнул Савельев. — Теперь стоит мне только перевести ручку реостата на последнее деление — и со всем железом, находящимся на Индостане, произойдет то же самое. Теперь ответьте мне на один вопрос: смогут ли люди при таких условиях воевать?
— Нет, — тихо сказал Королев.
— Вы правы. Итак, двадцатого июля ровно в двенадцать часов дня по среднеевропейскому времени я произведу свою первую мирную демонстрацию.
С этими словами Савельев открыл маленькую дверцу и стал подыматься по винтовой медной лестнице вверх, в камеру радиостанции.
Последнее предупреждение. Кровь продолжает литься. Правительства и революционные партийно сих пор не разоружились. В последний раз требую прекращения войн и казней. В противном случае машина обратного тока будет пущена в действие 20 июля в 12 часов дня по среднеевропейскому времени, причем действие ее распространится на всю Индию, Китай, Тибет и Афганистан.
«Повелитель железа».
Радиостанции земного шара приняли вторую депешу «Повелителя железа».
— Чушь! — сказал Хейс. — Я не сомневаюсь, что новое радио «Повелителя железа» сфабриковано подпольным революционным комитетом, который надеется таким способом запугать нас и предотвратить казнь Рамашандры.
— Чушь! — сказал председатель подпольного ревкома. — Последнее радио «Повелителя железа» сильно похоже на новый трюк Допкинса, который рассчитывает провокационным образом запугать нас и предотвратить вооруженное выступление в день казни Рамашандры.
Глава двадцать четвертая
Наступил день казни.
Накануне ее всю ночь на центральной площади Калькутты шли лихорадочные приготовления. Слышался звук молотков и визг пил.
Триста рабочих под усиленным конвоем, под угрозой штыков и револьверов полицейских строили помост, на котором ровно в двенадцать часов дня должны были отрубить голову их вождю Рамашандре.
Вокруг помоста были выстроены ложи и трибуны, украшенные пестрыми флагами и обитые яркой материей.
Роскошная ложа предназначалась для вице-короля Индии, который должен был в сопровождении блистательной свиты присутствовать на казни, представляя собой английского короля.
Специальная ложа была выстроена также и для группы американских миллиардеров, которые со своими женами приехали из Нью-Йорка посмотреть на небывалое зрелище. Полковник Хейс, главный распорядитель и организатор казни, принял все зависящие от него меры для того, чтобы превратить казнь Рамашандры в блестящий спектакль, заканчивающийся торжеством капиталистической Британии и апофеозом буржуазии.
За большие деньги был выписан из Франции месье Шарль Риво, по профессии мясник и по наружности герцог, который должен был публично отрубить Рамашандре голову.
Стэнли Холмс и мистер Допкинс должны были наблюдать за порядком.
На обязанности Джемса Раунда лежала организация на месте казни всяческих увеселений, как-то: симфонических оркестров, дешевой продажи прохладительных напитков, тиров для стрельбы в цель и т. д.
Натеза-Састри должен был произнести после казни большую религиозную речь.
Всю ночь накануне казни Рамашандра не спал.
Он ходил взад и вперед по своей узкой камере, сжимая кулаки и стиснув клещами зубы.
Он хотел было написать предсмертные письма товарищам и Шандромуки, но этого ему не разрешили.
— Хоть бы клочок бумаги с огрызком карандаша, — думал Рамашандра, — это скрасило бы мне жестокое ожидание смерти.
Увы! Последнее земное желание Рамашандры было невыполнимо.
Несколько крупных тропических звезд горело среди грубых переплетов единственного окна камеры Рамашандры в темной синеве неба. Ночь тянулась бесконечно.
Рамашандра прислушивался: ни один посторонний звук не нарушал железного сна тюрьмы. Только слышались мерные шаги часовых да где-то далеко-далеко на воле пел петух.
Рамашандра не боялся смерти. Он ждал ее без страха.
Но его сердце обливалось кровью при мысли, что он не увидит радостного дня восстания, не будет руководить борьбой пролетариата против буржуазии. Нежный образ Шандромуки возникал в его воображении, и тогда ему казалось, что звезды, глядящие в его окошко, это ее любимые глаза.
Наконец ночь дрогнула. Звезды одна за другой растаяли. За окном просветлело, и небо окрасилось утренней кровью. С самого раннего утра улицы Калькутты стали наполняться несметными толпами людей, которые двигались все в одном направлении по радиусам к центру.
В рабочих окраинах настроение было подавленное.
Казнь Рамашандры! — с этой мыслью было трудно помириться. Лица рабочих были сосредоточены и полны мрачной решимости. Подпольный ревком, почти терявший всякую надежду на спасение Рамашандры, все-таки принимал все возможные меры, чтобы вооружить наибольшее количество рабочих.