И с того самого дня Хети старался лишний раз не приближаться к сестре, не оставаться с ней наедине, потому что однажды она попросила его доставить ей удовольствие, какое мужчины обычно делят с женщинами. Он ответил, что эту обязанность будет выполнять для нее будущий супруг, который, кстати, может потребовать, чтобы супруга пришла на его ложе девственной, а значит, до него никогда не имела близких отношений с мужчиной. Нубхетепи не стала настаивать, потому что слова брата были для нее не новы: не так давно мать уже имела с ней серьезный разговор на эту тему.
— Дочь моя, — сказала Нубхетепи ее мать в тот день, когда у девочки в первый раз пошли месячные, — ты стала девушкой и можешь теперь выйти замуж. Нет ничего плохого в том, что ты предашься плотской любви с молодым красивым юношей. Я знаю, что многие мужчины, глядя, как вы, прекрасные птички, голышом купаетесь в озере или в канале, не могут устоять перед соблазнами Золотой Хатор и предаются с девушками любви в зарослях папируса. Но лучше отказать юноше, если ты не чувствуешь к нему влечения или ваши отцы еще ни разу не встречались, чтобы обсудить предстоящую свадьбу.
Если же ты не уверена, что вы поженитесь, позволяй ему ласкать свое тело и сама ласкай его, но ограничивайтесь поглаживаниями и поцелуями. Хотя мы, египтяне, смотрим на добрачные отношения не так, как эти гадкие азиаты, проклятые «девять луков»[13]. У них муж предпочтет убить невесту, узнав, что она легла на его ложе, не будучи девственницей. Но и среди наших мужчин тоже находятся такие, которые требуют, чтобы избранница не знала других мужчин, даже если сами они тысячу раз спали с доступными женщинами, служанками из трактиров или даже замужними женщинами. Таковы мужчины: они запрещают женщинам предаваться удовольствиям, которые сами берут от жизни сполна.
Нубхетепи однажды сказала брату с негодованием, что, так уж и быть, сохранит невинность до свадьбы, но потом станет делать что захочет и с кем захочет, потому что мужчины, по ее мнению, вовсе не склонны к воздержанию и верность супругам не хранят. Хети, который находил удовольствие в компании Мерсебека, подумал, что ему нечего возразить на столь обоснованное замечание, и это лишний раз свидетельствует о том, сколь чистым был его разум и сколь он был свободен от глупых предрассудков, которые, однако, спустя века многими народами были возведены в ранг нормы.
— Лучше будет, если вы пойдете вместе, — сказала мать. — Нубхетепи, ты пообедаешь вместе с отцом и братом, а я тем временем схожу к соседке. Мы поболтаем о своем, о женском, а потом вместе поедим.
— Но я хочу идти один, прямо сейчас, — попробовал возразить матери Хети, вставая.
— А я могу донести корзину сама, и твоя помощь мне ни к чему, — упорствовала Нубхетепи.
— Вы перестанете ссориться и пойдете к отцу вместе, — заключила мать. — И ты, Хети, понесешь корзину, она тяжелая. Вы пойдете вместе и разделите еду с вашим отцом.
Судя по всему, в те времена дети были куда послушнее, чем сейчас, потому что ни брат, ни сестра больше не пытались спорить. Хети взял корзину и отправился в путь. Он старался идти как можно быстрее, чтобы сестра не смогла идти с ним рядом, или, по крайней мере, не пыталась под каким-нибудь предлогом его остановить. Нубхетепи разгадала его замысел, но сдаваться было не в ее правилах: она скорее бежала за братом, чем шла, но за все время ни разу не открыла рот, чтобы пожаловаться.
И только когда впереди показалось поле, на котором работали жнецы, Хети замедлил шаг. Сестра наконец догнала его и сказала:
— И все-таки, Хети, я тебя терпеть не могу.
— Твой рот врет, когда говорит эти слова. Ты бы хотела, чтобы я сделал с тобой то, что я делать не хочу.
— А это потому, что ты любишь только мужчин, да еще старых!
— Прежде чем сказать, проверь, есть ли Маат на твоем языке! Я пью мудрость, которую источают уста тех, кто ею владеет.
Он говорил это, смеясь, и Нубхетепи тоже расхохоталась, заявив, что пьет он не только мудрость, но и еще кое-что, и даже вдыхает запах из ноздрей, и этим все сказано.
Жнецы встретили подростков, идущих вдоль поля, приветственными возгласами. В те времена срезали серпами только колосья, оставляя высокие прямые стебли, поэтому дальних жнецов, двигающихся по полю плечом к плечу, даже трудно было увидеть. Следом за ними дети собирали срезанные колосья и связывали их в снопы.
Хети с сестрой сели под раскидистым фиговым деревом, росшим на краю поля. С ветвей свешивались бурдюки, принесенные теми, кто жил далеко от поля и теми, кому никто не мог принести еду и питье.
Хети оперся спиной о шершавый ствол дерева. Закрыв глаза, он слушал доносившиеся издалека звуки флейты и песню жнецов — пение скрашивало долгие часы работы. И вскоре, сам того не заметив, он погрузился в приятное оцепенение. Не надо думать, что он был слабым или ленивым. Хети часто, не сумев заснуть с наступлением ночи, особенно если эта ночь была жаркой, как часто бывало в это время года, когда люди стелили свои циновки на улице под навесами или просто у порога дома, совершал долгую прогулку по берегу озера. Он уходил очень далеко от поселений и, спрятавшись в зарослях тростника, наблюдал за дикими животными — ориксами и газелями, приходившими под покровом ночи на водопой. И самым большим его удовольствием было бросить в воду камень, спугнув тем самым копытных, когда к ним начинал подкрадываться крокодил или дикая кошка. Если кошка решала, что в качестве добычи сгодится и человек, Хети находил спасение в водах озера, а если к нему приближался крокодил — юноша просто уходил прочь. Для Хети это была игра, и вызов при этом он бросал самому Сету, богу пустыни, защищая слабых и мирных ее жителей. Вот и прошлую ночь Хети провел на берегу озера, наблюдая за ночной жизнью природы, и домой вернулся перед рассветом, успев по пути поймать кобру, которую решил отнести деду. А пока Хети положил змею в корзину и плотно закрыл ее крышкой.
Разбудил юношу удар локтем в бок. Открыв глаза, он понял, что толкала его сестра, а прямо перед ними стоял юноша в парике и в набедренной повязке, концы которой перекрещивались на животе.