Выбрать главу

Менгли Герай не только приветливо встретил высокородную гостью, но и сделал ее своей супругой. Так Нур-Султан нашла в Крыму надежное пристанище, став хозяйкой ханского дома. Менгли Гераю эта женитьба принесла немалую политическую выгоду: во-первых, с ним теперь примирился Темир,[192] а во-вторых, его приемными сыновьями стали дети Нур-Султан, будущие казанские ханы. Знатная гостья привезла с собой в Крым лишь младшего сына, тогда как старший проживал на воспитании у Ивана III. Московский правитель поселил Мухаммед-Эмина у себя при дворе, рассчитывая когда-нибудь возвести его на казанский престол как своего протеже. Менгли Герай не возражал против этого, потому что московские ставленники в Казани были для него гораздо предпочтительнее ордынских.[193]

Вскоре план князя осуществился: в 1485 году Ильхан был свержен, а Мухаммед-Эмин при поддержке Ивана стал казанским правителем. С этих пор Казань присоединилась к союзу Крыма и Москвы, и Мухаммед-Эмин по просьбе Менгли Герая посылал свое войско в тылы Орды, когда та нацеливалась на Крым.[194]

Мухаммед-Эмин никогда не виделся со своим крымским отчимом, но хранил к нему глубочайшее почтение. В переписке казанский хан называл крымского «братом», подразумевая под этим термином не столько родственные отношения, сколько равенство по ханскому рангу. Точно так же он именовал и своего покровителя Ивана, однако Менгли Герай, сверх того, удостаивался в устах Мухаммед-Эмина чрезвычайно возвышенных эпитетов, ставивших крымского хана превыше всех прочих правителей, не исключая и турецкого султана.[195] Как уже говорилось, термины и эпитеты официальных документов много значили в те времена, и слова Мухаммед-Эмина выражали нечто большее, чем просто сыновнюю благодарность за заботу о матери. Хотя пышные фразы казанских писем были несомненным преувеличением, их целью было показать, что Мухаммед-Эмин признаёт Менгли Герая старшим среди всех мусульманских государей, подобно тому, как в старину удельные ханы Улуса Джучи признавали первенство верховных повелителей Чингизидской империи — хаканов.

Это было исключительно важно для Менгли Герая. Династическое старшинство над Казанью стало первым шагом к исполнению его величественного замысла: не только навсегда пресечь претензии Намаганов на владычество в Крыму, но и заступить их место во главе всего Великого Улуса; ведь для того, чтобы Орда, наконец, перестала тревожить Крым, крымскому хану оставалось лишь взять ее под собственный контроль и самому стать ее повелителем.

Возвращенная победа

(1500–1502)

Шейх-Ахмед пытается прорваться в крымские владения — Противостояние крымских и ордынских войск у реки Сосны — Поход Менгли Герая 1502 года и разгром Орды

После очередной неудачи в Крыму ордынское войско удалилось в свои прикаспийские кочевья. Для Намаганов настали трудные времена. Все богатые окраины бывшей империи с многолюдными городами и оживленными рынками стали для них зарубежьем, и владения Сарая сузились до полосы пустынных степей между Доном и Каспием. Большой Орде попросту не оставалось места на карте.

На просторах былых кочевий оставалось все меньше уголков, где ордынцам удавалось пасти свои стада и табуны без риска очутиться под градом чужих стрел. Они шли к предгорьям Кавказа — но там на них, пробираясь из горных ущелий, нападали черкесы; границу лесных краев охраняли казанские татары; а на зеленых приднепровских лугах одна за другой вырастали крепости Менгли Герая, преградившие привычную дорогу на запад. На востоке, за Волгой, земли были беднее — но тем ревностнее сторожила их сильная Ногайская Орда, обосновавшаяся в этих местах. От дельты Волги ордынцев отрезал хаджи-тарханский хан, который, хотя и приходился сыновьям Ахмеда двоюродным братом, захлопнул двери своей столицы перед бедными родственниками, когда те пришли к нему в поисках пропитания и военной помощи.[196] Подданные тысячами бежали из Большой Орды в более зажиточные земли и оставались там навсегда. Таких беженцев во множестве принимал и Крым.[197] Вчерашние ордынцы пополняли войско крымского хана и были готовы сражаться за своего нового господина, давшего им пристанище в изобильном краю.

вернуться

192

В. В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 124.

вернуться

193

И. В. Зайцев, «Дешт-и Кыпчак» в османской титупатуре: политические претензии и реальное содержание в системе османских представлений о власти, в кн. И. В. Зайцев, Между Москвой и Стамбулом (Джучидские государства, Москва и Османская империя в начале XV — первой половине XVI вв.), Москва 2004, с. 184.

вернуться

194

Об основании Казанского ханства и событиях, связанных с эмиграцией в Крым Нур-Султан см.: В. В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 3-13; М. Г. Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, Москва 1991, с. 22–53; J. Pelenski, Russia and Kazan. Conquest and Imperial Ideology, The Hague — Paris, 1974, p. 23–29; Sh.Daulet, The Rise and Fall of the Khanate of Kazan (1438 to 1552): Internal and External Factors that Led to Its Conquest by Ivan the Terrible, New York University 1984, p. 130–174; Д. М. Исхаков, Тюрко-татарские государства ХV-ХVI вв., Казань 2004, с. 8–10; М. Н. Бережков, Нур-Салтан — царица крымская, «Известия Таврической ученой архивной комиссии», № 27, 1897, с. 1–17.

вернуться

195

Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 146, 207.

В оригинальном старорусском переводе послания употреблены фразы: «над турским господарем и над азямским господарем волен еси» и «над азямским и над турским свыше государь еси» («азямский» означает «персидский»). См. также: М. А. Усманов, Жалованные акты Джучиева Улуса, с. 198. Точно такую же форму употреблял московский великий князь при обращении к османскому султану (Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 162).

вернуться

196

Памятники дипломатических сношений, т. 1, с. 255, 263, 279;

И. В. Зайцев, Шейх-Ахмед — последний хан Золотой Орды (Орда, Крымское ханство. Османская империя и Польско-Литовское государство в начале XVI в.), в кн. И. В. Зайцев, Между Москвой и Стамбулом (Джучидские государства, Москва и Османская империя в начале XV — перкой половине XVI вв.), Москва 2004, с. 99–100.

вернуться

197

Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 323.