Так за несколько лет уютный поселок под скалами превратился в настоящий столичный город — небольшой, но весьма красивый и вполне достойный своего нового статуса. Стремясь подчеркнуть этот статус, Менгли Герай запечатлел свои новые титулы в каменной резьбе монументальных надписей. И если на закладной плите, вмурованной в стену Зынджирлы-медресе за два года до разгрома Намаганов, крымский правитель упоминался просто как «Менгли Герай-хан, сын Хаджи Герай-хана», то надпись над фамильным мавзолеем, начертанная в год великой победы, называла его уже иначе:
«Эту священную, покойную и красивую гробницу приказал соорудить великий хан, знаменитый хакан, повелитель мира, Менгли Герай-хан, сын Хаджи Герай-хана».[239]
На портале Демир-Капы, среди пышного великолепия итальянских резных узоров, золотом горят буквы арабской надписи:
«Этот величественный порог и эта возвышенная дверь построены по приказу государя двух материков и хакана двух морей, государя, сына государя, Менгли Герай-хана, сына государя Хаджи Герай-хана».[240]
«Великий хан», «знаменитый хакан», «повелитель мира»… Это не исхищрения красноречивых придворных стихописцев, а освященные веками старинные титулы, принадлежавшие ранее верховным правителям Великого Улуса. Хакан — это повелитель не одного лишь Крыма, но и всех необъятных владений бывшей Золотой Орды, протянувшихся через Европу и Азию, Черноморье и Каспий; это «повелитель двух материков», как и гласит высеченная в мягком известняке золотая вязь.[241] Так, в истории Крыма было славное время, когда райский уголок, укрывшийся среди отвесных скал, готовился стать столицей гигантской империи, некогда раскинувшей свои крылья от Дуная до Сибири. Повествование о том, как род Гераев стремился вновь собрать эти необозримые пространства воедино под собственным верховенством, и является главной темой моей книги.
Одинокий пленник
(1502–1505)
Шейх-Ахмед пытается собрать силы для реванша — Ногайская Орда признаёт верховенство Менгли Герая — Бегство Шейх-Ахмеда в Киев и его арест — Шейх-Ахмед в почетном плену в Литве
«Слава Аллаху: отцовскую Орду в руки взял — и теперь в добром имени хожу»,[242] — говорил Менгли Герай и, пожалуй, ничуть не льстил себе в том, что касалось доброй славы его имени. За те годы, что он провел у власти, его имя и впрямь стало весьма почитаемым как в Крымском Юрте, так и далеко за его пределами. В сражениях на сторону Менгли Герая без единого выстрела переходили тысячные ордынские улусы, он без всякого принуждения сумел собрать вокруг себя могучий альянс союзников, его по доброй воле признала отцом Казань, османский падишах не кичился перед ним своим первенством и был готов выполнить любую просьбу крымского правителя, а сын падишаха, наместник Кефе, учтиво называл хана «дядею».[243] Ни одну из этих побед не возможно было бы одержать при помощи оружия, и доброе имя правителя здесь действительно значило гораздо больше. У Менгли Герая, конечно, оставалось достаточно недоброжелателей: разгромленное семейство Намаганов, их родичи на престоле Хаджи-Тархана, гордые потомки Эдиге в Ногайской орде. Но даже и они не смогли бы оспорить, что в землях Великого Улуса в ту пору не было более уважаемого владыки, чем Менгли Герай. И если род Гераев во главе со своим мудрым патриархом вступал в эпоху могущества и славы, то наследникам Ахмеда, растерявшим остатки былой мощи, предстояло вскоре окончательно покинуть сцену истории.
После того, как в 1502 году бесчисленные кибитки кочевого народа Орды бросили своего хана и потянулись на юг за Менгли Гераем, Шейх-Ахмед умчался от Днепра к Волге.
Нельзя не оценить упорства Шейх-Ахмеда, который далее в столь плачевной ситуации не сдался на милость судьбы, а тотчас взялся за подготовку реванша. Он по-прежнему рвался в бой с Менгли Гераем, и для этого ему требовалось одно: раздобыть где-нибудь войска и снова бросить их на Крым. Отойдя к волжскому берегу, Шейх-Ахмед принялся за поиск союзников. Ими могли стать правитель Хаджи-Тарханского ханства Абд-уль-Керим (двоюродный брат Шейх-Ахмеда) и бей Ногайской Орды Ямгурчи. К ним свергнутый хан и обратил свой призыв.[244]
239
240
См. версии перевода в:
Н, Д. Эрнст,
Чтение надписи приведено с уточнением перевода слова «султан» как «государь» (см. М. А. Усманов,
241
Титул «султан двух материков и хакан двух морей» («sultan ul-berreyn ve haqan ul-bahreyn») по своему происхождению был османским и имел еще более ранние аналоги в Византии. Османы, начиная с Мехмеда Н, использовали его как символ преемственности своей власти от византийских императоров (A. Fisher,