Саадет Герай мирится с врагами Крыма — Новые порядки при ханском дворе, недовольство и раскол среди знати — Ногайские беи предлагают польскому королю освободить Шейх-Ахмеда и вместе ударить на Крым — Прибытие Сахиба Герая из Казани и его арест в Крыму
Прибыв на Перекопский перешеек, Саадет Герай приказал укрепить его и вместо старых фортификаций, оказавшихся бесполезными при недавнем их штурме, построить здесь новую крепость. Закипели строительные работы, а сторожевые отряды были распущены за Перекоп по степным дорогам, чтобы не проглядеть новое наступление противника.[393]
Людей у хана было мало, ибо тысячи жителей Крыма до сих пор находились за пределами полуострова, скрываясь от неприятеля. По мере того, как их убежищ достигала новость об уходе преследователей, беженцы возвращались по домам — но это возвращение растянулось на полгода и закончилось лишь к зиме. А пока что по всему Крыму хан смог собрать только 15 тысяч войска, которое лишь с большой натяжкой можно было назвать «конницей»: лучших коней увели ногайцы, и теперь крымским всадникам приходилось довольствоваться старыми клячами и жеребятами.[394] Но, несмотря на это, Саадет Герай чувствовал себя вполне уверенно. Под его командой находились сотни стволов турецкой артиллерии, и при такой огневой мощи Крым мог успешно отбить новые набеги из степи. Мамай узнал, какую силу приготовил для встречи с ним Саадет Герай, и счел за лучшее не приближаться к Перекопу.
Хан получил время осмотреться и задуматься над дальнейшей стратегией.
Империя Мехмеда I Герая рухнула, но, похоже, Саадет Герай вовсе не был удручен этим. Привлекавший Мехмеда I староордынский идеал верховного хакана, осеняющего своим патриархальным величием окрестные народы (но фактически ими не правящего), был чужд Саадету и наверняка казался ему безнадежно устаревшей фантазией. Новому хану были гораздо ближе блестящие примеры тех правителей, чью жизнь и деяния он наблюдал в Стамбуле: их утонченность и беспощадность, их военный гений и безграничная власть. Заветной мечтою хана было привить это великолепие в роскошном саду Крыма — а до унылых пустынь Прикаспия и мрачных лесов Поволжья ему не было дела.
Конечно, для «внешнего употребления» Саадет Герай охотно использовал титулы, завоеванные его отцом и братом. Так, он с гордостью писал московскому князю: «Хаджи-тарханский хан Усеин мне брат; и в Казани Сахиб Герай-хан — мой родной брат. А по другую сторону — казахский хан, тоже мой брат, и Агиш-бей — мой слуга. А по эту сторону — черкесы и Тюмень мои, и польский король — холоп мой, а валахи — мои пастухи».[395]
И хаджи-тарханского хана Усеина, и ногайского бея Агиша не могла не тревожить произнесенная Саадетом Гераем во всеуслышание грозная фраза о том, что он намерен отомстить за кровь Мехмеда и Бахадыра.[396] Однако на деле, едва освоившись на ханском троне, Саадет Герай направил в Хаджи-Тархан и Ногайскую Орду посольства с мирными приветствиями: он не собирался воевать за первенство в Кып-чакской Степи.[397] Убедившись, что хан, вопреки собственным заявлениям, вовсе не горит жаждой мести, Усеин и Агиш охотно прислали ответные посольства и предложили вместе воевать против Мамая (с которым Агиш уже успел рассориться, а Усеин — даже сразиться).[398]
К концу осени в Крым вернулись уже практически все беженцы. Вместе с ними в ханский лагерь на Перекопе прибыл и Ислям Герай — старший из оставшихся в живых сыновей Мехмеда Герая. Весной он был взят в плен ногайцами, а теперь каким-то образом сумел бежать от них и достичь родных краев.[399] Встреча племянника с дядькой вряд ли отличалась теплотой: трудно представить, чтобы Ислям мог простить Саадету вероломное убийство его младшего брата Гази.[400]
В декабре к Саадету Гераю явился еще более неожиданный гость: Тениш-мирза, предводитель хаджи-тарханских Мангытов. Этот человек был непосредственным участником заговора против Мехмеда I Герая; он числился среди первых в списке тех, кому надлежало бы поплатиться за смерть хана и его сына. Тем не менее, Саадет Герай принял его в свой круг. Такое благоволение к явному преступнику глубоко возмутило крымских аристократов, которые хотя и не отличались преданностью Мехмеду Гераю, но все же никак не предполагали, что Мангыты посмеют поднять руку на хана, и что отход беев от Хаджи-Тархана приведет к предательскому убийству их правителя. Ширины потребовали выдать Тениш-мирзу на расправу и предупредили, что ноги их не будет у хана, пока тот не отдаст им злодея, но Саадет Герай так и не отдал им своего гостя: Тениш-мирза был нужен ему для налаживания дружеских связей с Хаджи-Тарханом и Ногайской Ордой. Тогда беи перестали являться на государственные советы (которые, по традиции, не могли проводиться в их отсутствие), однако ничуть не смутили этим Саадета Герая: он и так предпочитал решать все вопросы самостоятельно, без участия вельмож.
395
Цитируется по: В.В.Трепавлов,
Как уже говорилось, Улус Джучи (Золотая Орда) делился на две части: Белую Орду и Синюю Орду. К Белой Орде относились западные владения Сарая: Хаджи-Тархан, равнины и предгорья Северного Кавказа, Казань, Московия, Украина, Молдова и Валахия (южная часть современной Румынии). Белая Орда и составляла Улус Бату, верховенства над которым добивались Герай. К Синей Орде относились земли к востоку от Волги: Ногайская Орда, Казахское ханство, Бухара с Ургенчем и Сибирское ханство. Эта часть вышла из-под верховенства Сарая задолго до его упадка, и на династическое верховенство над нею (за исключением Ногайской Орды) Герай не претендовали. Значительно позже, в XVII веке, крымские ханы заявляли русским и полякам о своих династических правах на Сибирь, но, насколько известно, в XVI столетии никаких попыток распространить свое господство на нее Крым не предпринимал, что и понятно: Сибирское ханство находилось под влиянием Бухары и, стало быть, принадлежало к левому крылу. Об этих двух крыльях и говорит Саадет Герай, перечисляя государства «по эту» и «по другую сторону».
«Тюмень», упомянутая в тексте, — не сибирская, а кавказская: так назывался небольшой тюркский улус в равнинной части современного Дагестана.
Поскольку книга посвящена главным образом борьбе Крымского ханства за верховенство над волжскими юртами, в ней не осталось места для подробного освещения попыток Гераев унаследовать господство Орды над такими землями, как Черкессия и Молдова с Валахией. Следует лишь заметить, что Крыму удалось распространить свой сюзеренитет на западные черкесские племена (тогда как восточная часть черкесских земель — Кабарда — оставалась на тот момент независимой, а на адыгские народности черноморского побережья Кавказа распространяла свою власть Османская империя).
Что касается Придунайских княжеств — Молдовы и Валахии — то их земли еще с ХІІІ века были подчинены Орде и в свое время зависели от улуса Ногая. В XVI веке оба княжества являлись вассалами Османской империи, однако традиции ордынского верховенства над молдавскими и валашскими князьями продолжились в выплате ими незначительной ежегодной дани крымским ханам. Между Крымом и Придунайскими княжествами шла торговля скотом; отсюда и характеристика «проводников» и «пастухов» (в оригинале — «путники и стадники»), которую хан дает валахам. См. подробнее о политике Гераев в отношении Молдовы и Валахии в IX части этой книги.
Показательно то, что хан в этом письме называет польского короля «своим холопом». Этот термин порой употреблялся крымскими ханами по отношению к московским князьям (только в крымско-польской переписке и никогда напрямую). Формальным основанием здесь служил тот факт, что династия московских великих князей была утверждена на престоле золотоордынскими правителями и всегда рассматривалась в Крыму в качестве вассалов, платящих в той или иной форме дань верховному хану. К утверждению на престоле польских королей ни Орда, ни Крым отношения не имели, и потому дары, ежегодно поступавшие в Крым из Польши, в сути своей являлись не данью вассала, а выкупом за украинские земли, переданные Тохтамышем Литве. Тем не менее, хан сознательно употребляет неправомерный термин, и это, несомненно, поясняется тем, что Польша в тот момент была врагом Турции. Что касается турецкого султана, то он в цитируемом письме упоминается первым: «султан Сулейман-шах — такой брат есть у меня».
397
И. И. Смирнов,
В. В. Трепавлов,
398
И. В. Зайцев,
В. В. Трепавлов,