Девлет Герай развернулся и пошел домой в Крым. С дороги он послал к Ивану гонца, который явился перед московским правителем и спросил его: по душе ли ему пришлось наказание огнем? Затем гонец преподнес Ивану ханский подарок — длинный нож, которым великий князь, при желании, может зарезаться и тем самым избавить себя от невыносимого позора. Грозный в ярости рвал на себе волосы и бороду, желал убить посланца, но не посмел сделать этого.[680] Ханские насмешки были вступлением к тому главному, что желал передать Ивану Девлет Герай: «Жгу и опустошаю все из-за Казани и Хаджи-Тархана, а богатства всего мира считаю за пыль, надеясь на Божье величие. Я пришел на тебя, сжег твой город, хотел твоего венца и головы, но ты не пришел и не встал против нас, а еще хвалишься, что «Я, дескать, московский государь»! Если б были в тебе стыд и мощь — то ты бы пришел и стоял против нас. Захочешь быть с нами в дружбе — отдай наш юрт, Казань и Хаджи-Тархан. А захочешь казной и деньгами дать нам богатства всего мира — этого нам не надо, желание наше — Казань и Хаджи-Тархан; а дороги в твоей стране я видел и изучил».[681]
Для Девлета Герая наступил звездный час. Кто бы посмел теперь назвать «несчастливым» хана, который после двадцати лет выжидания нанес врагу удар в самое сердце? Хана, который повторил поход великого Тохтамыша, в 1382 году тоже превратившего Москву в руины?
Сообщив о победе султану, Девлет Герай удостоился от него лишь немногословной сдержанной похвалы.[682] Селим II, похоже, был уязвлен новостью: ведь хан за один день, без огневой поддержки янычар, блестяще справился с самой Москвой — тогда как Касым-паша с вдвое большим войском две недели бесполезно простоял под Астраханью и отступил назад. Падишах тоже послал царю требование очистить Волгу, но внес туда свои коррективы: во-первых, оставляя Казань Девлету Гераю, Селим «зарезервировал» Хаджи-Тархан для себя. Во-вторых, хан упоминался в письме к Ивану не под своим обычным титулом, а под неопределенным термином «эмир», под которым можно было разуметь как суверенного правителя, так и всего лишь провинциального наместника.[683] Скрытый спор хана и султана о том, чей титул выше, явно продолжался.
Подавленный позорным разгромом, Иван Грозный в переписке с Крымом принял смиренный тон вассала, употребляя униженное выражение «бить челом», обычное когда-то в обращении московских князей к ордынским владыкам. Царь соглашался отдать Хаджи-Тархан и желал лишь выяснить, на каких условиях Девлет согласен принять юрт: можно ли, чтобы Адиль Герай (которого Девлет прочил в правители Тахт-Эли[684]) был вассалом не крымского, а московского правителя? Можно ли, чтобы при нем постоянно пребывал царский представитель? В ответ Девлет Герай указал, что речь шла не только о Хаджи-Тархане, но и о Казани. Иван не спорил, и предлагал уладить этот вопрос, обменявшись специальными посольствами.[685] Заодно царь прощупывал почву: что скажет Девлет Герай, если вместо освобождения юртов Москва предложит хану большие деньги? Но здесь Девлет Герай, вопреки своему обыкновению, остался равнодушен: ведь он после многих лет неудач наконец-то заслужил имя и славу, которых не купить ни за какое золото, а грядущее освобождение Волги обещало эту славу весьма преумножить…
Если поражение и сбило с царя спесь, то отнюдь не лишило его хитрости. Иван желал подольше протянуть время в переговорах (ведь посольства можно было готовить и год, и более), чтобы успеть оправиться от удара и собрать силы. Покладистость в вопросе о Хаджи-Тархане тоже была не случайна: ведь, помимо Девлета, на Тахт-Эли претендовал и Селим, что порождало надежду сыграть на противоречиях Бахчисарая и Стамбула.
Девлет Герай сразу понял уловку Ивана IV и не дал втянуть себя ни в денежный торг, ни в дипломатическую волокиту. Хан стал готовить на следующий год новый поход на Москву.
Гуляй-город
(1572–1577)
Девлет Герай намерен вернуть ордынские порядки в отношениях с Московиеп Очередной поход на Москву, поражение в битке при Молодях — Пленение предводителя Мансуров Деве-бея — Последующие переговоры хана с царем — Кончина Девлета I Герая — Ханская мечеть в Гезлеве
680
Красочный эпизод с ножом толковался современниками по-разному. Джером Горси передает слова ханского посла так: «Великий царь всех земель и ханств, да осветит солнце его дни, послал к нему, Ивану Васильевичу, его вассалу и великому князю всея Руси, с его дозволения, узнать, как ему пришлось по душе наказание мечом, огнем и голодом, от которого он посылает ему избавление (тут посол вытащил грязный острый нож), — этим ножом пусть царь перережет себе горло» (Дж. Горсей,
Описание Горси отличается от параллельных ему источников наибольшей детальностью; ему и отдано предпочтение в тексте. В целом же, мотив о ноже как подарке побежденному врагу является распространенным фольклорным сюжетом.
681
С. М. Соловьев,
Если эта изложенная в русских источниках цитата является верной передачей слов Деааета Герая, то фраза «А еще похваляешься, что я, дескать, московский государь!» может являться отголоском спора о статусе правителя Московии. По всей видимости, Девлет Герай упрекает Ивана не столько в личном малодушии, сколько в неадекватности подобного поведения царскому титулу, который Иван присвоил себе. Можно предполагать, что изначальная фраза хана звучала наподобие: «А еще похваляешься, что я, дескать, московский падишах!». (Перевод слова «падишах» как «государь» был стандартной практикой в дипломатической переписке Крыма и Москвы — см., напр., С. Ф. Фаизов,
682
Ch. Lemercier-Quelquejay,
683
A. Bennigsen,
H. Inalcik,
A. Fisher,
684
В. И. Буганов,