Повелители двух материков. Том. 2: Крымские ханы первой половины XVII столетия и борьба за самостоятельность и единовластие

Подробности встречи хана с буджакским вождем неизвестны. Переговоры были долгими и, вероятно, непростыми, но в итоге Кан-Темир уступил: к октябрю того же года он вместе со всей своей ордой откочевал из Буджака к реке Сют-Су — поближе к ханскому оку и подальше от польских границ.[118]

Добиться покорности от самого Кан-Темира, которого побаивались даже турки, было нешуточным успехом. Теперь Мехмед Герай был вправе требовать от Зигмунта III ответного шага в отношении запорожцев. Но тот был не в силах выполнить свои обязательства: до сих пор не выплатив казакам обещанного жалования за участие в Хотинской битве, король не мог рассчитывать и на их послушание. Запорожцы же не прекращали своих вылазок: пока хан с Кан-Темиром вели свою долгую беседу под Ак-Керманом, казаки настойчиво пробивались в Крым. Одни отряды угоняли стада из-под Перекопа, другие сумели прорваться через Ор-Капы, разграбили селения внутри Крыма и едва не достигли Бахчисарая, а третьи тем временем громили с моря османские владения: Балаклаву, Синоп и окрестности Стамбула.[119]

Прочного мира с Польшей, на котором настаивал Хусейн-паша, не получилось. Хан попросил у везиря позволения отомстить за разорение Крыма казаками.[120] Была ли удовлетворена эта просьба или нет, но к зиме Али-беи, глава крымских Мансуров, ударил на польскую Украину и захватил там столько пленных, что изобилие живого товара привело к обвалу цен на невольничьих рынках.[121]

Во взаимоотношения Бахчисарая с Варшавой добавлял остроты и старый спор об упоминках. Как и его предшественник, Мехмед III Герай резко требовал от короля регулярной выплаты дани, тогда как Зигмунт соглашался слать дары лишь в награду за услуги хана в борьбе с общим врагом: Московией. Польский посол убеждал хана при встрече:

— Дорого обошлась такая алчность предку Вашей Ханской Милости, хану Золотой Орды: лишился он и отцовского престола, и Астрахани, и Казани, и чувашей с черемисами, и Сибири, а теперь и Крым как на нитке подвешен. Стыд вам от этого перед всеми соседями. Ведь московцы, такой грубый народ, изменники повелителя моего, мужики, — а такие славные орды взяли в ярмо, словно буйволов или верблюдов! Как только не стыдно вам и не жаль их!

— Москва от нас откупается, каждый год хорошую дань дает, — заметил хан в ответ.

— И правильно дает: ибо это откуп с покоренных орд ваших! — парировал посол. — Принимая его, навлекаете вы проклятие на себя согласно вашему же Писанию; ибо можете освободить своих братьев, но не заботитесь о том…[122]

Упоминание о Казани и Астрахани прозвучало из уст королевского посланца не случайно. Польский двор интересовался: не близка ли Мехмеду III Гераю мечта его предков об освобождении волжских юртов из-под русского господства? Не грезит ли он о былой славе «повелителей двух материков»? В этом случае хан мог бы стать ценным союзником Польши в альянсе против Московии. Но нет: староордынские идеалы, вдохновлявшие ханов предыдущего столетия, не находили отклика в душе Мехмеда III Герая. Казаки на Днепре беспокоили его гораздо больше, чем воеводы на Волге, и антимосковский союз Польши с Крымом не состоялся. Напротив: получив при воцарении обильные подарки от русских, хан заверил царя Михаила, что запретит своим людям тревожить границы Московского царства.[123]

Шли месяцы; подданные ближе знакомились со своим ханом. Было видно, что годы скитаний и тюрем выковали в Мехмеде Герае твердый характер: он предстал перед придворными как человек бывалый, проницательный и жесткий. Вельможи, привыкшие помыкать Джанибеком, с трудом привыкали к властному и самостоятельному правителю. Как говорили они, «Джанибек Герай-хан был смирен и во всем полагался на нас, приближенных. А нынешний хан, Мехмед Герай, сам обучен грамоте и умеет писать. И когда он скрывался от Джанибека Герай-хана, то много где побывал и ничто ему не в новинку».[124]

Так, например, когда во дворце утверждался мирный договор с Московией, хан в присутствии русских послов и своих первых беев принес шерть — торжественную клятву соблюдать соглашение. Русские ожидали, что вслед за ханом, согласно традиции, шерть по очереди принесут и предводители знатных родов, — но Мехмед Герай отменил былой обычай: «Мои приближенные мне не товарищи, как было при Джанибеке Герае, а рабы!» — отрезал он.[125] Времена ордынской военной демократии, когда родовые старейшины принимали решения наравне с ханом, миновали.

118

А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110;

E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 143.

Река Сют-Су известна ныне как река Молочная в Запорожской области.

119

М. Грушевський, Історія України-Руси, т. VII, Київ-Львів 1909, с. 510;

А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110;

E. Schutz, Eine armenische Chronik van Kaffa, s. 143;

M. Berindei, La Porte ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600–1637, p. 293.

120

Османская империя в первой четверти XVII в., с. 49;

D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593–1623, Warszawa 2004, s. 252–253.

121

M. Horn, Chronologia i zasigg najazdow tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 45;

А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110–111.

Цена на пленника упала до 10 золотых (при обычной цене от 20–30 до 50 золотых, что, для наглядности, можно соотнести с порядком цен на дюжину лошадей). См. материалы к таким расчетам в: A. Fisher, Muscovy and the Black Sea Slave Trade, «Canadian-American Slavic Studies», vol. IV, nr. 4, 1972, p. 583; А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 436; А. Бертье-Делагард, Ценность монетных номиналов в Крымском ханстве, «Известия Таврической ученой архивной комиссии», № 51, 1914; Описание Черного моря и Татарии, с. 152, прим. 33. Коснувшись темы работорговли, уместно отметить, что согласно османским налоговым регистрам Кефе (главного невольничьего рынка Крыма, где аккумулировался поток «живого товара» со всего Причерноморья) налог с торговли невольниками составлял лишь 15 % всего городского налогового сбора, значительно уступая таким статьям торговли, как сельскохозяйственная продукция, рыба, соль, ткани (A. Fisher, Sources and Perspectives for the Study of Ottoman-Russian Relations in the Black Sea Region, «International Journal of Turkish Studies», vol. I, nr. 2, p. 82) — вопреки распространенному в популярной литературе заблуждению о работорговле как «основе экономики Крыма».

122

Жерела до історії України-Руси, т. VIII, ч. 2, с. 275–276.

Посол называет русских «изменниками короля» по той причине, что в 1610 г., в период борьбы за московский престол, русские бояре заочно признали королевича Владислава (сына Зигмунта III) своим правителем, но впоследствии избрали себе другого царя. Владислав претендовал на титул великого князя Московского до 1634 г., пока не отрекся от него по окончании Смоленской войны.

123

D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593–1623, s. 252–253;

А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110, 111;

Ф. Лашков, Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Министерства иностранных дел, Симферополь 1891, с. 47–50.

Как и его предки, Мехмед III Герай использовал старинный титул всеордынского правителя: «Великой Орды и Великого Юрта, Кипчакской Степи, Крымского государства, несчетных татар и бесчисленных ногайцев, и горских бесчисленных черкесов великий падишах».

Примечательно, что среди юртов, упомянутых польским послом в числе велико-ордынского наследствия династии Гераев, наряду с Казанским и Астраханским ханствами появляется и Сибирское ханство. Насколько известно, в XVI в., т. е. в период, когда крымские ханы активно стремились к установлению своего верховенства над Поволжьем («Белой Ордой», западной частью бывшей Золотоордынской империи), они никогда не предъявляли претензий на Сибирское ханство (ибо оно, пребывая под влиянием Бухарского ханства, относилось к восточному крылу — т. н. «Синей Орде», на которую Гераи не претендовали; см. об этом в предыдущем томе: Том I, с. 182–183, прим. 18). Тем не менее, в XVII в. Сибирь прочно вошла в традиционный перечень династических претензий Гераев, и свидетельства этому участятся к середине столетия. Остается признать, что включение Сибири в список юртов, якобы подвластных ранее крымскому престолу, было своего рода историческим анахронизмом, усвоенным идеологией крымского двора в сравнительно поздний период.

124

А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 109.

Данное высказывание Ибрагим-бея Яшлау указывает, по-видимому, на то, что Джани-бек Герай был неграмотен. Если это и было так, то не представляло собой чего-то экстраординарного, ибо неграмотность в ту эпоху порой встречалась даже на самом верху общества и не считалась чем-то зазорным. Однако в другом источнике имеются сведения, что Джанибек Герай был поэтом и писал стихи и прозу (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 53), хотя его произведений и не сохранилось. Возможно, бей подразумевал здесь неспособность или нежелание Джанибека Герая самостоятельно составлять официальные документы и государственные распоряжения, что выглядело резким контрастом на фоне склонности Мехмеда III Герая вникать во все дела самому.

125

А. А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 111.