Все это было верно — и тем не менее, стамбульские стратеги недооценили, с кем они собрались иметь дело на этот раз.
Наступил май, и в Крыму наконец-то появился Шахин Герай. Он покинул Иран еще осенью, но по пути задержался на Кавказе, ведя там переговоры с черкесскими и ногайскими беями. Прославленного изгнанника встретил взрыв ликования: жители полуострова поздравляли друг друга с его приездом.[137] Братья снова оказались вместе — и очень своевременно, ибо по другую сторону моря, в Стамбуле, Джанибек Герай уже погружал свое добро на галеры, готовясь отчалить к крымским берегам.
Шахин Герай привез с собой из Ирана богатейший багаж. И главным в нем был вовсе не новый титул калги на персидский лад («величием подобный Феридуну, честью подобный Дарию, подобный солнцу сияющему»[138]), не дорогие дары от шаха, не кызылбашская гвардия и даже не жена-персиянка,[139] а ценнейший опыт управления страной, приобретенный им при иранском дворе. Шах Аббас, у которого десять лет гостил Шахин Герай, умел добиться от своих эмиров безропотной покорности — и хотя способы, которыми он достигал этого, показались бы изуверски жестокими не только в Крыму, но даже в Стамбуле, они были чрезвычайно действенны: сановники иранского двора боялись даже помыслить что-либо против шаха, не говоря уже об открытом противлении ему.[140]
Зная о мятежных настроениях знати, Шахин взялся приводить крымских вельмож к повиновению — да так, что суровость Мех-меда Герая показалась им теперь сущим пустяком. Первым на плаху отправился Хаджи-Ахмед: тот самый гвардейский командир, который еще в 1601 году преследовал Мехмеда с Шахином по приказу Гази II Герая и был причастен к убийству их старшего брата. Вслед за ним распрощались с головой или свободой и многие другие недоброжелатели царственных братьев. Неприязнь Шахина к своенравной и переменчивой аристократии ничуть не уменьшилась с тех пор, когда он, воюя под знаменами шаха, брал в плен крымских мирз и отпускал простолюдинов. «Знатные люди, — говорили в Крыму, — его не любят, потому что он жесток, хочет многих казнить, и прислужиться к нему никто не может», зато простые крымцы души не чаяли в своем кумире, который, по тем же отзывам, «не давал их в обиду».[141]
Эта горячая симпатия народа распространялась не только на калгу, но и на нурэддина (вероятно, крымским селянам льстило видеть в нем человека своего круга, чудесным образом вознесшегося от овечьих отар к вершинам власти), и, конечно же, на самого хана — ибо твердый отказ Мехмеда губить своих людей в бессмысленном кызылбашском походе принес ему всеобщую признательность простых воинов.
Джанибек с янычарами мог высадиться в кефинском порту со дня на день, и братья приказали беям готовиться к обороне. Те без возражений стали собирать войско, рассчитывая прибегнуть к давнишнему трюку: сразу по прибытии нового хана переметнуться на его сторону. Но Шахин Герай, многому научившийся в Персии, разрушил их замысел. Он разделил крымское войско на две части: беи остались под началом хана, а их сыновья поступили в распоряжение калги. Было объявлено, что если кто-либо из беев посмеет изменить хану, то его сыновья во втором отряде будут повешены, и наоборот: предательство со стороны сына неминуемо повлечет казнь отца.[142] Это неслыханное прежде ново-введение гарантировало верность вельмож куда крепче, чем любая присяга.
Тем временем на помощь к калге прибывали его друзья с Северного Кавказа: отряды черкесских и кумыкских беев, мирзы обеих ногайских орд.[143] Братьям удалось собрать огромную конницу — однако этого было недостаточно, чтобы смело встретить артиллерию янычар. И все же Шахин Герай нашел, как выйти из этого затруднения.
Недавний весенний шторм выбросил на крымский берег запорожскую лодочную флотилию, промышлявшую в очередном морском рейде. Несколько сотен казаков, избежавших гибели среди волн, были схвачены на берегу, и теперь, без сомнения, ожидали продажи в Турцию на галеры (как это случалось с их предшественниками, попадавшимися в крымский плен). Но этим пленникам посчастливилось: Шахин Герай явился к ним и пообещал запорожцам свободу, если те согласятся воевать против ханских недругов. Казаки, по их собственному признанию, охотно согласились.[144] Так в крымской армии и появился большой отряд стрелков, которого ей недоставало: в отличие от крымских и ногайских лучников, казаки умели на равных поспорить с янычарами и в ружейной, и в пушечной перестрелке.[145]
139
По меньшей мере одна из жен Шахина Герая происходила из Персии. Одни источники прямо называют Шахина Герая зятем шаха Аббаса, другие говорят, что он был женат на подданной шаха
В этом свете обретает особый интерес сообщение Палласа, который в подписи к изображению Эски-Юрта в своем описании Крыма упоминает следующее местное предание: «В самом большом здании, называемом Азиз, погребена дочь персидского шаха, бывшая замужем за одним из крымских ханов. Говорят, что этот мавзолей и фонтаны Эски-Юрта воздвигнуты ею на свой счет» (П. С. Паллас,
140
Яркие зарисовки нравов иранского двора при Аббасе I и его ближайших преемниках содержатся, например, в труде Адама Олеария, шлезвиг-голыптейнского посла при персидском дворе в 1637 гг.
141
В. Д. Смирнов,
А. А. Новосельский,
При Гази II Герае Хаджи-Ахмед занимал пост капы-агасы (ханского «везиря») и командира отряда ханских гвардейцев, в 1601 г. учинивших расправу над Девлетом Гераем, сыном Саадета II Герая (см.
143
Эти силы перечисляет сам Шахин Герай: «наши давние преданные друзья, старые и новые, собранные нами из черкесов, ногайцев, туманцев, шевкальцев и многих других» (A. Baran.
144
М. Грушевський,
Источники с крымской и османской стороны сообщают, что казаков было 800 (В. Д. Смирнов,
145
Шахин Герай вскоре писал Зигмунту III, что нуждается в казаках «не потому, что у нас не хватает войск — слава Аллаху, наша армия многочисленна и искусна, — но потому что у турок много мушкетов и пушек, и против такого войска нам нужны ружейные стрелки» (A. Baran,