Этот великий исход ногайцев, начавшийся еще при Джани-беке Герае, длился до осени 1636 года. Нурэддин Саадет Герай и калга Хусам Герай поочередно выходили им навстречу, разгоняли с переправ казаков и препровождали тысячи беженцев в ханские владения.
Кочевники с Волги и Кубани заметно отличались от крымских степняков и держались в чужом краю особняком. Дабы их мирзы, по примеру буджакцев, не объединились и не создали в Крыму «государства в государстве», Инает Герай заранее повелел калге и нурэддину расселять новоприбывшую знать по разным крымским селам, по пять человек в каждом.[363] Простолюдины же целыми улусами передавались под власть крымских Мансуров и поселялись на равнинах за пределами полуострова.
Степи от Дона до Днепра заполнились множеством новых подданных крымского хана — и это очень напоминало давние времена, когда Менгли Герай заселял равнины Крымского Юрта покоренными ордынскими улусами.[364]
Разумеется, к этому значительному событию в жизни своих соплеменников не мог остаться безучастным и Кан-Темир, ведь ногайский исход привел в крымские степи многие тысячи новых воинов. Потому-то буджакский вождь и стал наведываться со своими отрядами под самый Перекоп, чтобы увести хотя бы часть беженцев в Буджак и увеличить за их счет свои силы. Возомнив себя повелителем всех ногайцев, Кан-Темир призывал крымских Мансуров покинуть хана, чтобы вместе завоевать Крым[365] — но те благоразумно отклоняли эти воззвания (ибо вовсе не желали делиться властью с буджакцами), и новоприбывшие кочевники, за малым исключением, остались в распоряжении Инаета Герая.
Между тем султан сыпал угрозами в адрес хана, который до сих пор не удосужился явиться на Кавказ. Недавняя победа у Еревана пошла прахом: с наступлением весны шах снова занял город — и виноваты в этом, по мнению султана, были, конечно же, замешкавшиеся с приходом крымцы.
Едва на Черном море утихли весенние шторма, как из Стамбула в Бахчисарай прибыл чауш Асан-ага, вручивший Инаету Гераю падишахское послание. Мурад IV требовал от хана немедленной отправки в Иран 60 тысяч крымского войска, угрожая в противном случае казнить и самого Инаета, и всех его братьев. Дабы хан не отговаривался трудностями перехода через Кавказ, у балаклавских пристаней уже покачивались большие турецкие суда, готовые переправить крымских воинов в Синоп.
Инает Герай собрал своих беев, чтобы обсудить грядущую кампанию. Но военачальники в один голос заявили, что не пойдут в Иран: о каких дальних походах может идти речь, когда Кан-Темир со своей ордой снова кружит у самого Ор-Капы? Хан и сам понимал, что увести из Крыма сразу 60 тысяч человек означало оставить страну беззащитной перед происками Кан-Темира, но ответить отказом на требование султана было не менее опасно. Хан продолжал настаивать — и тогда беи, оставив обычную учтивость, выложили начистоту все, что думают по этому поводу. Во-первых, — заявили они, — падишах постоянно требует от нас услуг, а взамен не вознаграждает ни деньгами, ни поместьями; а во-вторых, если даже Ваше Величество и лишится власти, то мы не теряем ничего: султан пришлет нам другого хана, а если и не пришлет — то мы сами выберем себе нового правителя![366]
Заговорив о деньгах и поместьях, беи дерзко намекали на самого Инаета Герая. Но на сей раз их намеки были беспочвенны, поскольку султанских щедрот лишился и сам хан. Всегда было заведено, что султан, приглашая крымцев к походу, сопровождал свой указ дарами хану и его первым полководцам: драгоценными саблями, почетными одеяниями и кисетами монет. К удивлению Инаета Герая, Асан-ага не привез с собой ничего подобного. Более того: кефинский бейлербей Ибрагим-паша отказался выдать хану даже ту долю доходов с кефинских таможен, что издавна причиталась каждому крымскому правителю независимо от участия в султанских походах.[367]
Это было превыше всякого разумения: да за кого же считает султан своего крымского соседа, если обращается с ним в столь унизительной манере (не говоря уже об угрозе смертью, которая прежде еще никогда не звучала в письмах из Стамбула)?
Пытаясь, тем не менее, выполнить обещание, данное султану перед отъездом в Крым, Инает Герай сумел набрать небольшой отряд, поставил над ним Саадета Герая и послал брата в Балаклаву. Но Асан-ага отказался принимать столь ничтожное вспоможение и резко напомнил, что султан велел доставить в Иран 60 тысяч воинов — и ни одним меньше! Инает Герай оказался меж двух огней: крымцы не собирались трогаться с места, а османы с угрозами торопили в путь. Хан пытался успокоить возмущенных мирз, уверяя, что напишет обо всем султану, и тот непременно наградит бойцов, как это велось исстари, — но тут заговорил чауш, и отчаянные усилия хана сохранить мир пропали даром. По словам Асан-аги, падишах готовил им совершенно иное вознаграждение: если татары откажутся от похода, то султан обложит их хараджем (налогом, который платят немусульмане), а если они откажутся его выплачивать, то будет отдан приказ об их истреблении![368]
364
См. работы, подробно рассматривающие события переселения волжских и кубанских ногайцев в 1634–1636 гг. во владения крымских ханов:
В. В. Трепавлов,
А. А. Новосельский,
В. Д. Сухоруков,
В. В. Трепавлов,
Переселение жителей Большой Ногайской Орды на территорию Крымского Юрта было массовым, но не поголовным: часть ногайцев осталась на прежних кочевьях, признав калмыцкое господство, другая часть осела в окрестностях русской Астрахани, а третья откочевала южнее, в сторону Кавказа. Это считается финалом существования Большой Ногайской Орды как государственного образования. Малая Ногайская Орда продолжала существовать еще долгие годы, хотя часть ее жителей также откочевала к Крыму. Впоследствии (особенно после репрессий Бахадыра I Герая против мансурской знати в 1639 г.) часть переселенцев подалась из ханских владений обратно на восток.
367
368
Эти слова Асан-аги передаст сам Инает Герай в письме к главному везирю