Готовясь к отбытию в Кара-Исар, Кан-Темир разместился в одном из пригородных дворцов на азиатском берегу Босфора. Три его старших сына, Ай-Темир, Туй-Темир и Джелял, остались в Буджаке, а младший отпрыск, Усеин, проживал при отце.
Следуя примеру родителя, юный мирза не считал нужным сдерживать свой буйный нрав и вел себя в турецкой столице, по отзывам османов, словно в степных аймаках. Пристрастие к разгулу довело его до беды: в одной из пьяных драк Усеин-мирза убил стамбульского жителя.[410] Быть может, в другое время ему и спустили бы это с рук, но теперь, когда султан задался целью извести Кан-Темира, делу был дан полный ход. Усеина судили без всяких поблажек, приговорили к казни и отсекли ему голову, а тело погрузили на телегу и отправили к отцу. Увидев у своих ворот похоронную повозку, убитый горем Кан-Темир в отчаянии не удержался от угроз в адрес падишаха. Так у Мурада IV появился верный повод обвинить его в измене.
В тот же день, 10 июля, к жилищу Кан-Темира направился султанский служитель. Постаревший степной богатырь явно утратил былую бдительность, не раз спасавшую его от гибели в прежние годы. Открыв гостю дверь и впустив его в дом, Кан-Темир принял ту же смерть, что девять дней назад постигла Инаета Герая: мирза был удушен толстым шелковым шнуром.[411]
Эти полные трагизма события, развернувшиеся по ту сторону моря, произвели сильнейшее впечатление на весь Крымский Юрт. И на полуострове, и в окрестных степях люди скорбели о погибших.
В ногайских улусах, без сомнения, было пролито много слез по поводу предательского убийства великого героя, превратившего Буджак чуть ли не в отдельную державу, с которой поневоле считались и Крым, и Польша, и Турция. Было очевидно, что без Кан-Темира слава вольного степного улуса стремительно померкнет. Нет, не к добру молодые мирзы ослушались у Днепра Салман-Шаха: разлитая кровь Чингиза взывает к мести, и вот, уже начала мстить…
Пока степняки оплакивали своего вождя, в Крыму от села к селу разлеталась весть о прискорбной участи Инаета Герая. Жители полуострова были потрясены свершившимся: как писали современники, «земля содрогнулась от горя, а люди слагали скорбные плачи, ибо лишились такого прекрасного правителя, благороднейшего султана, который расцвел, словно весенний цвет, и вскоре вновь исчез с глаз людских».[412]
Часть XV
Бахадыр I Герай
1637–1641
Степная вольница
(1637–1638)
Буджякская Орда просится в подданство Речпосполигпой — Ее переселение во владения Крымского ханства — Бунты украинских казаков в 1637 и 1638 гг. — Союз восставших запорожцев с крымскими мирзами — Поражение восстания и бегство части казаков в Крым — Захват донскими казаками османской крепости Азак
После расправы с Хусамом и Саадетом Гераями буджакцы возвратились в родные степи, где их ожидали лишь пепелища: ведь перед отходом в Крым кочевники сожгли все свое добро, что не смогли увезти в кибитках. Орде грозил голод, и терять ей было уже нечего. «Пусть теперь падишах либо даст мне пост паши в какой-нибудь провинции, либо позволит добывать пропитание в Польше; а если нет, то я пойду на Молдову и Валахию, не щадя ни неверных, ни турок, ибо мне уже все равно!» — с отчаянной решимостью писал в Стамбул Салман-Шах.[413] Но его просьба была оставлена без внимания. Мурад IV, удалившись воевать с кызылбашами под самый Багдад, строго приказал дунайским пашам и Бахадыру Гераю не задираться с поляками и довести до конца выселение буджакцев. Новоназначенный калга Ислям Герай был снабжен турецким отрядом и послан к Ак-Керману, чтобы по пути в Крым забрать с собой и все буджакские улусы. Урак, Салман-Шах и прочие мирзы всерьез встревожились: ибо хан мог призвать их к ответу за недавнее злодеяние, а султан не собирался заступаться за буджакцев — ибо, ведя войну на востоке, ради мира с Польшей был готов пожертвовать их ордой.
Не видя иного выхода, мирзы решились на отчаянный шаг: искать прибежища у своего извечного врага, польского короля. Созвав всеобщий совет и пригласив на него польского посланца Дзержека, Урак объявил: «Мы все желаем быть королевскими подданными, верными и преданными, если король обещает нам безопасность… Мы знаем, что он держит слово, в отличие от турок. Ведь, поверив султану, погибли и паши, и Кан-Темир, и его сын Усеин, и прежний хан, и ханский сын вместе с сыном калги. А уж тем более мы, которые из-за османов пролили кровь двух султанов, разве можем ожидать чего-то другого? Не имея пристанища ни в Турции, ни в Крыму, мы подчиняемся Его Королевской Милости и желаем лучше жить под властью его, нежели лишиться жизни. Не считайте нас разбойниками: ведь всё, что мы делали, мы делали по турецкому велению. Сколько раз чауши направлялись к коронному гетману, заявляя о нашем самоуправстве, столько же раз к нам приходили фирманы выступать на Речпосполиту, — сказал Урак-мирза и в подтверждение показал пачку султанских писем. — Все поступки султана есть ложь и коварство. Мы же, подчинившись королю, пойдем, куда тот прикажет. Если он велит нам осесть и заняться хозяйством, то покоримся и этому. Если же прикажет воевать с Турцией, то дойдем до самого Эдирне. Есть много краев, куда мы могли бы податься: Московия, Черкессия, Персия, и везде нас охотно бы приняли, ибо мы не требуем жалования и можем прокормиться сами. Но мы решили стать подданными короля. И что бы он ни решил, пусть знает: войны с турками ему все равно не избежать!».[414]
410
В. Д. Смирнов,
Польские источники уточняют: жертвой Усеин-мирзы пал один из татарских мирз, проживавших в Стамбуле (B. Baranowski,
411
В. Д. Смирнов,
Даты в этом повествовании приведены согласно хронике Наймы, цитируемой в первом из двух вышеуказанных трудов. О том, что Кан-Темир был казнен за угрозы в адрес султана, упоминал и польский посол (Wielka legacja Wojciecha Miaskowskiego do Turcji w 1640 r., opr. A. Przybos, Warszawa — Krakow 1985, s. 172.
412
E. Schutz,
Эти слова армянского священника из Кефе отражают армянскую традицию слагать и исполнять продолжительные ритуальные плачи на похоронах, своего рода произведения народной поэзии.
413