Не теряя времени, Лешка прошипел для храбрости что-то типа "Банзай! Ура! Хенде хох! Вау!", оттолкнулся от стены и взмыл в воздух. Матерчатый край балдахина задел его волосы, но в целом приземление оказалось удачным, вот только веранда почему-то качнулась еще сильнее, чем при Во-вкином падении. На цыпочках Лешка бросился за угол и, уже заворачивая за него, услышал, как в комнате, куда выходили двери с веранды, кто-то завозился и басом прохрипел:
— Гадом буду, Грибок, землетрясение.
— Бутя, линять надо, — ответил заспанный визгливый тенорок. — Ща рухнет тут все к едрене фене!!!
Не удержавшись, Лешка прыснул в кулак и скатился вниз по лестнице, где друзья тут же оттащили его в сторонку. Лешка вкратце пересказал, что ему удалось услышать, и Вовка облегченно вздохнул:
— Надо же, считай, по краю пропасти прошли и не попались. Хорошо еще, что они дрыхли там, а то бы сообразили, что "землетрясение" какое-то странное.
Затаившись за углом обшарпанного дома, друзья выглянули наружу и увидели, как с каменной лестницы кубарем, тряся своими телесами, скатился Бутяков в трусах и одном шлепанце, а вслед за ним ссыпался худой, весь в синих наколках Грибков-Майский. Они ошарашенно смотрели по сторонам, ожидая увидеть последний день Помпеи или извержение вулкана Кракатау. Видно, и до них допели исторические сведения о том, что несколько минойских цивилизаций на Крите были уничтожены землетрясением. Однако дома стояли как стояли, люди ходили как ходили, и никакой вселенской катастрофы вокруг не наблюдалось. Мимо прошли какие-то юные — то ли немецкие, то ли датские — туристки и при виде хмурых, всклокоченных тюменских жуликов прыснули со смеху. Бутяков мрачно почесал щетину и посмотрел на Грибкова-Майского.
— А я чего, Бутя? — развел тот руками. — Ну, век воли не видать, балла четыре было.
— Привыкли они тут к этому, — буркнул Бутяков. — Как в Японии. Там, говорят, тоже по четыре раза на дню землетрясение бывает — и ничего.
Вяло переругиваясь на тему: чья очередь шлепать по жаре за пивом, жулики поднялись к себе наверх, а наблюдавшие за ними сыщики решили отойти подальше от бандитского гнезда, чтобы обсудить дальнейший план действий.
Никос вывел компанию в порт, к небольшой гавани, где на причале впритык стояли несколько катеров и яхт. От воды веяло хоть какой-то прохладой, и Вовка с облегчением плюхнулся на мягкое кресло таверны. Никос, которого семья не баловала карманными деньгами, осторожно присел рядом и предупредил, что просто сидеть здесь нельзя, нужно что-нибудь заказать.
— Не тушуйся. Я плачу, — махнул рукой Вовка. — Не на улице же нам опять разговаривать. А покалякать нам, — окинул он взглядом своих собеседников, — есть о чем.
Не успел Вовка закончить свою тронную речь монарха, решившего облагодетельствовать подданных, как из здания, находящегося через узенький тротуар от столиков, вывернул какой-то небритый хмырь в застиранной синей майке, шлепанцах "прощай, молодость" и мятых брюках. Его липкие глазки оценивающе пробежались по лицам ребят. Хозяин таверны сразу определил, что на бутылку вина эти посетители не раскошелятся, но тем не менее улыбнулся насколько мог приветливо.
— Подозрительный он какой-то, — шепнул Лешка Вовке.
— Омары, омары, — защебетал мужик, — пицца, кока-кола. Йес?
— Не берите у него омаров, — обронил Никос, повернувшись вполоборота с таким видом, будто говорил о какой-то яхте. — Кто его знает, может, они у него тут и несвежие.
Действительно, вид хозяина вызывал у ребят недоумение, потому что все владельцы многочисленных таверн, оккупировавших большую часть побережья города, были либо молодые предупредительные парни в кристально белых рубашках, либо убеленные сединами любезные стариканы, также весьма опрятные и располагающие к себе, чего никак нельзя было сказать об этом мужике.
— Ладно, — решил Вовка, — закажем мороженое. Мороженое — продукт молочный, а молоком отравиться практически нельзя. Просто сил уже нет куда-то идти, — вздохнул он и принялся обмахиваться бейсболкой.
Пока небритый мужичонка бродил где-то в глубине своей харчевни, разыскивая мороженое, Вовка и Лешка, занятые своими мыслями, озирались, вертя головами. Место было романтичное — нечего сказать. Яхты и лодки, покачиваясь на волнах, мягко, будто кошка, прижимающаяся к ноге хозяина, терлись о причал, за столиками негромко переговаривались люди, где-то вдали, навевая мысль о еще более дальних странствиях и увлекательных приключениях, загудел пароход. Однако Никос быстро спустил витающих в местном безоблачном небе Лешку и Вовку на грешную землю.
— Так что ж нам делать с полицией?
— Тяжелый вопрос, — бухнул Вовка, изучая систему крепежа к столу скатерти, которую ветер то и дело норовил сорвать и унести прочь. — С одной стороны, в полицию нельзя обращаться, потому что тогда клинка нам не видать, как счета в швейцарском банке. А с другой стороны, нельзя этих жуликов выпускать из виду.
— Есть идея, — вмешался Лешка, но развить свою мысль не успел, потому что хозяин таверны появился с тремя блюдечками с мороженым и принялся расставлять их на столике. Совершив эту нехитрую операцию, он еще раз общупал ребят глазами, будто шарил у них по карманам, и потребовал плату вперед. Это тоже было что-то новенькое: как успели заметить юные тюменцы, во всех заведениях здесь платили после того, как заказ был с улыбкой принесен, успешно съеден и выпит. Получив свои драхмы, суетливый хозяин таверны тут же будто растворился в воздухе, вскоре возник уже у дверей своего заведения, витрину которого украшала огромная меч-рыба, и взглядом стал просеивать толпу туристов, выбирая жертву побогаче.
— Это Ставракис, — скривил губы в брезгливой улыбке Никос. — Известная негодяйская личность. Мало кто его переваривает. Говорят, во время войны он даже имел сотрудничество с немцами-фашистами.
— Да ну? — изумился Лешка. — Так вот, я что хотел сказать… Придется держать этих Карабасов-Барабасов в поле зрения. Постоянно. Другого выхода, я думаю, нет. — Лешка помешал ложечкой катастрофически тающее мороженое. — Иначе нам и клада не достанется, и еще неприятностей от полиции не оберешься.
— Да, верно, это выход, — оживился Никос, которого, как истинного патриота-критянина, привыкшего доверять местной власти, чрезвычайно тревожила сложившаяся ситуация. — Нам нужно будет установить дежурство и слежку за этими господами.
— Какие они тебе господа! — отмахнулся ложечкой Вовка. — Рецидивисты они, а не господа. Граждане преступнички.
— Это неважно, — рассудительно примирил обе стороны Лешка. — Важно только, чтобы они все время были под нашим присмотром. Правда, как мы в этом деле участвовать будем — не знаю. Я и так боюсь, как бы Мурашка нас не засекла. Заметит ведь, что мы от коллектива отрываемся: купаться не ходим, с ребятами по отелю не лазим, в карты не играем, все в стороне да в стороне от всех…
— Да, это проблема! — Вовка зачерпнул последнюю, уже теплую каплю мороженого и с сожалением облизал остатки с ложечки. — Давай, Никос, что ли, сегодня до вечера ты их попаси, мы смотаемся в гостиницу, отметимся, а после ужина рванем сюда.
— Опасно, — засомневался Лешка.
— Ладно, сделаем проще, — тут же нашелся Вовка. — Рвану сюда я, один послежу за ними ночью. Под утро меня сменит Никос. Ты, Лешка, приедешь после завтрака, а я буду днем отсыпаться. Потом, вечером, тебя снова сменит Никос. Ну, и так далее. Пока клад не найдем.
— Нет, — внес уточнение Никос, — ночью проще дежурить мне, и город я лучше знаю, не заблужусь в темноте. А кто-нибудь из вас пусть сменит меня утром.
Предложенная схема казалась логичной и, хотя несла в себе для юных тюменцев потенциальную опасность быть пойманными с поличным классной руководительницей, все же была единственно приемлемой и возможной.
Прикончив мороженое, Вовка и Лешка заторопились обратно, как они выражались, "в лагерь". Все-таки, хоть Мурашка и потеряла отчасти свою бдительность из-за жаркого солнышка и общей расслабляющей критской атмосферы, могло случиться непоправимое. Их беготню между отелем и городом заметят — и тогда пиши пропало. Ни преступников поймать не удастся, ни клад отрыть.