— Ему бы это понравилось, — произнесла Софья, вспоминая, как видела Павла Коровица в последний раз, и резкости, которые они наговорили друг другу.
Грубый и несносный пьяница, столь пылко отдававшийся порокам, что полностью доверять ему было никак невозможно, тем не менее Павел обладал сердцем величиной с океан. Не проходило и дня, чтобы Софья по нему не скучала.
Как и Каспар, Павел пал от клинка вождя курган по имени Альфрик Цинвульф во время грандиозного сражения в тени Клыков Урсуна. Курт Бремен убил Цинвульфа, а мощная магия Ледяной Царицы уничтожила армию курган. Народ Кислева праздновал великую победу, уверенный в том, что, столкнувшись со столь яростным сопротивлением, северяне еще многие годы не посмеют сунуться на юг.
Как же они ошибались!
Курт отвел Софью и Миску к тлевшему костру, у которого, скрестив ноги и низко опустив голову, сидел худощавый молодой человек. Он тихонько похрапывал, слегка покачиваясь во сне с открытой книгой на коленях и все еще зажатым в пальцах пером.
— Господин Царев, посмотрите, кого я привел, — сказал ему Курт, легонько тряхнув молодого человека за плечо.
— Рюрик? — воскликнула Софья, упала на колени и обняла его.
Очнувшись от прикосновения, тот не сразу смог поверить в то, что его сонные измученные глаза видят наяву.
— Софья? О живые боги, это ты, в самом деле? — спросил он и взглянул вверх, на Курта. — Слезы Морского, Курт, ты все-таки ее отыскал!
Мечтая стать великим историком, Рюрик Царев пришел в Кислев из Эренграда сразу после Года, Который Никто Не Забудет. Он искал ветеранов битв при Мажгороде и Урзубье, Прааге и Волчаре, Чернозавтре и Болгасграде. Он надеялся написать большую работу, не уступавшую трудам «Старика» Фридриха Верде из Альтдорфа, Готтимера, старца Оквельда или даже самого великого Нульнского Аншпрахта.
Рюрик приехал тогда, когда всем хотелось скорее забыть войну, смертоубийство и весь ужас, который пришлось пережить. Никто не желал с ним разговаривать, и вскоре растаяло то небольшое состояние, что ему удалось скопить в бытность хранителем путевых листов в Эренграде.
С Софьей они встретились в угрюмых стенах Лубянки — зловещего сооружения, возведенного царем Алексеем для того, чтобы заботиться о раненых в Великой войне против Хаоса. Однако постройка давно перестала служить этой благородной цели, превратившись в жуткую тюрьму, где ожидали смерти горемычные, сумасшедшие и калеки.
Рюрик несколько раз осмеливался проникнуть в мрачные стены Лубянки в надежде получить сведения от человека, который якобы видел, как погиб Сурса Ленк. Только это оказалось обманом, и тот человек одолел молодого писателя и приковал его к стене, а сам сбежал в новой одежде и с украденными документами.
Равнодушные тюремные надзиратели Лубянки не обращали внимания на протесты Рюрика, не желали слушать, кто он на самом деле, и заперли его вместе с сумасшедшими. Через четыре месяца Софью позвали к потерявшей рассудок роженице, и она случайно встретилась с молодым писцом, который стал молить ее прислушаться к нему. Целительница знала о коварстве заключенных Лубянки, но все же в словах отчаявшегося парня ей почудилась искренность.
Быстро раскрыв правду о Рюрике, она добилась его освобождения под свою опеку. Пока Рюрик поправлялся, Софья узнала о его стремлении писать и предложила заняться составлением каталога своих целебных методик, ингредиентов и рецептов примочек, а также учебных лекарских практик.
Исторический труд Рюрик так и не написал, зато создал внушительный медицинский трактат и вскоре стал незаменимым помощником Софье в ее городской практике.
— Как ты тут очутился, Рюрик? — не веря своим глазам, спросила Софья. — И ты, Курт? Не ожидала я встретить вас снова.
Курт снял портупею и прислонил меч к стене пещеры. Рюрик поднялся на ноги и принялся расстегивать ремешки и крючки, скреплявшие рыцарские доспехи.
— Я пришел в Кислев за тобой, — отвечал Курт. — Когда до нас добрались вести о разгроме войска Старовойры, я выехал из Мидденхейма и взял путь на север, в Кислев.
— Ты пересек Золотую Линию? Зачем? — удивилась Софья.
Миска тем временем опустилась возле костра на колени и протянула к огню руки, пытаясь обогреть замерзшие ладони. В ее серых глазах плясали языки пламени.
— Потому что Каспару бы хотелось, чтобы я это сделал, — ответил Курт и кивком указал на гладкий голубой камень в паутинке серебряных нитей, который висел у Софьи на шее на тонкой цепочке.