Платье Ледяной Царицы цвета голубого неба было изорвано, но все равно сохраняло причудливое очарование льда и бархата, шелка и мороза. Украшенное сияющим перламутром, сотканное из самой зимы, оно навевало мысли о скоротечной уязвимости и вечной силе.
— О моя царица, что они сделали с вами? — По щекам Софьи заструились слезы.
Стадо обосновалось в сожженном человеческом поселении, что сгинуло долгой ночью под завывания бешеного пиршества. Когда Кхар-загор карабкался по внутреннему склону оборонительного рва, за которым торчали заостренные бревна внешнего палисада, над почерневшим деревом усадьбы атамана все еще курился дым.
Взгляд Кхар-загора был прикован к темной земле.
Вверх смотреть ему не нравилось.
Небеса над Кислевом казались слишком огромными и пустыми. Кхар-загор тосковал по пологу темного переплетения цепких ветвей, шелесту листьев на ветру и полумраку диких лесных трущоб. Здесь же небо сливалось с широким горизонтом, где вдали степные пожары пожирали дикие травы, а земля сотрясалась под копытами божьих детей.
Над головой кружили гарпии с кожистыми крыльями, стремившиеся обглодать кости, которые сложили в кучу перед новым камнем стада. Звери-охотники Унгрола Четырехрогого пронзительно вопили, взобравшись на руины, и метали в холодный воздух кривые дротики. Звери-падальщики парили слишком высоко, чтобы беспокоиться насчет плохо нацеленных дротиков, а вот гарпии визгливо верещали с досады на издевательства зверолюдов. Кхар-загор не обращал на них внимания, огибая сборища многочисленных громадных горов с бычьими рогами, которые объелись и отяжелели, сделались медлительными.
Зверолюди покрупнее собрались посреди станицы около обработанного менгира — этот кусок скалы одноглазый великан отломил от утесов Урзубья. Вокруг возвышались пирамиды, сложенные из черепов и костей мужчин, женщин и детей: их дочиста обглодали и высосали костный мозг. На высоком мегалите, по форме похожем на клык, давным-давно были высечены древние человеческие письмена, которые теперь почти скрыли намазанные сверху фекалии и намалеванные руны силы.
Вокруг основания менгира свернулось громадное чудище, которого в стаде называли Гиблый Глаз. Ростом он трижды превосходил самого крупного минотавра, его покрытая рубцами рун рябая шкура выглядела словно пестрое лоскутное полотно постоянно менявшихся цветов и рунических тавро. Один-единственный колдовской глаз безумного великана был закрыт, рога рыли в земле канавы, а канаты слюны образовывали едкие лужи, которые растекались вокруг его бычьей башки.
Кхар-загор нашел Унгрола Четырехрогого среди руин каменного зернохранилища, где тот испражнялся в чашу с алтаря духов очага. Деревянные стропила крыши уничтожил огонь, гремучей смесью территориальных отношений и ненависти стоял запах сгоревшего зерна и экскрементов животных.
— Где мясо? Где стая разорителей? — потребовала ответа одна из двух лохматых рогатых голов Унгрола Четырехрогого.
Вторая тем временем пускала слюни на плечо, пережевывая шелудивую шерсть, словно тухлую жвачку.
— Мяса нет. Стая мертва, — отвечал Кхар-загор.
Четырехрогий мотнул головой, расколотые рога вспученного черепа долбанули по сбившейся в колтуны шерсти близнеца. Вторая голова злобно заблеяла, но говорящая не обратила на это внимания.
— Мертва? Как мертва?
— Люди. Быстрые всадники с шумными крыльями убили всех копьями.
Четырехрогий сразу смекнул всю важность сказанного. Он кивнул обеими головами, и Кхар-загор увидел, что стянутые ремнями рога не так связаны с ним, как те, что вросли в плоть.
— Идем, — приказал Унгрол Четырехрогий и вприпрыжку побежал по направлению к усадьбе атамана. — Расскажем Изгою о быстрых всадниках. Знаешь их запах?
Кхар-загор кивнул, держась немного позади Четырехрогого.
— Шел по следу. Обнаружил логово людей. Обнаружил их женщину-вожака.
Унгрол Четырехрогий то ли взревел, то ли хохотнул:
— Коли так, Изгой будет доволен.
— Кхар-загор никогда не ошибается. Это она.
Унгор мотнул головами вверх-вниз и сказал:
— Лучше не ошибаться. Иначе тебя убьют.
Кхар-загор пожал плечами и произнес слова, которые в последний раз говорил в бытность человеком:
— Не имеет значения.
Они вместе рискнули войти в развалины усадьбы атамана, где одинокий воин в медной броне темнейшего кобальта преклонил колени перед алтарем из кости и камня. К одному из зубчатых наплечников крепился короткий плащ из вороновых перьев, к другому — задубевшая кожа, содранная с еще не родивших матерей. Поперек спины у воина висел палаш длиной больше, чем любой из унгоров.