Кхар-загор сплюнул полный рот кровавой мокроты. Он чувствовал себя больным даже просто от того, что находился поблизости от этого оружия, словно можно было умереть от одного взгляда на него.
— Почему вы отвлекаете меня во время молитвы Чару? — Изгой поднялся на ноги и обернулся к подобострастно съежившимся унгорам.
Он оказался громадным, совсем как Магок Каменный Рог; его горящие глаза под украшенным вороновыми крыльями шлемом сверкали жестокой голубой пустотой.
Обе головы Унгрола свесились так низко, что чиркнули рогами по опаленному полу. Он слизнул с каменных плит сгустки жира.
— Стая разорителей мертва, — буркнул он. — Всех убили человечьи всадники с крыльями и копьями.
— Уланы? Так далеко на западе? — усомнился воин. — Маловероятно. В Прааге мы прикончили последних улан.
— Так говорит Кхар-загор. Кхар-загор никогда не ошибается.
Воин перевел безжалостный взгляд с первого унгора на второго и спросил:
— Ты в самом деле видел крылатых улан?
Кхар-загор кивнул. Во рту у него пересохло, живот сводило от ужаса. Из глаз Изгоя глядели боги, и, хотя этот человек попал к зверолюдам по причине опалы, его превосходство ни у кого не вызывало сомнений.
— Это существо умеет говорить? — поинтересовался Изгой.
Унгрол Четырехрогий боднул собрата ближайшей головой, и Кхар-загор взвизгнул от боли, когда заостренный железный наконечник рога рассек ему руку.
— Расскажи, что говорил мне, — приказал Четырехрогий.
— Еще видел их женщину-вожака, — выдал Кхар-загор.
— Ледяную Царицу? — рявкнул Изгой. — Ты ее видел? Она жива? Ты в этом уверен?
— Кхар-загор никогда не ошибается.
— Где?
— Зверолюдам бежать полдня.
Изгой захохотал, запрокинув голову, и сжал в кулаки ладони в когтистых латных рукавицах.
— Чар ниспослал мне великий дар! Трубите в рога, пусть зверолюды готовятся к битве! До наступления ночи я насажу на рог голову ледяной суки!
Воодушевление воина придало Кхар-загору храбрости, и он спросил:
— Отчего тебе так хочется убить их женщину-вожака?
— Оттого, что много лет назад я убил ее отца, — отвечал воин, которого когда-то звали хетзар Фейдай. — И покуда последний человек из рода царя жив, его белый демон не успокоится, пока не убьет меня.
Моррслиб висела низко над горизонтом, ее очертания были четкими в холодной безоблачной ночи. Глубоко внутри себя Катарина ощущала ее пагубное влияние подобно надвигающейся болезни, которую не остановишь никаким количеством сладкого настоя. Царица в одиночестве стояла в устье глубокого оврага, позволяя мягкой пустоте ночи окутывать себя.
До нее доносились приглушенные ругательства ее телохранителей-коссаров — они рубили ледяную стену, которую она возвела за собой. С наступлением ночи ее посетила жажда одиночества, а не общества вооруженных людей. Хоть она и царица, но Вроджик, Тей-Мураз и Урска Писанка непременно попеняют ей за столь своенравное поведение.
Она прикрыла глаза и прислушалась к завыванию гулявшего над степью ветра — печальному звуку, напоенному всей той болью и ужасом, которые окутали ее царство.
— Стольких не стало, — прошептала Катарина, глядя на юг. — Стольким еще предстоит погибнуть…
Мысли царицы обратились к немногим уцелевшим из ее народа, все еще цеплявшимся за жизнь перед лицом полного исчезновения. Ей бы хотелось надеяться, что выжили те, кто бежал на юг при первых вестях о нашествии воинственных племен. Быть может, им удалось перейти магические заграждения, которые возвели чародеи Империи. Возможно, крошечный анклав народа Кислева все еще существовал за его пределами, только она очень в этом сомневалась.
Солдаты императора никому не позволят ступить на их земли. Карл Франц не боялся трудных решений, и если выбор состоял в том, чтобы рискнуть Империей или дать кислевитам умереть, то выбора не было вообще.
Катарина желала бы гневаться на императора. Веками сыны Кислева сражались и погибали, защищая северные рубежи Империи. Но она знала, что если бы география поменяла их роли, то поступила бы так же.
Подобно тому как во имя спасения всего тела отсекают пораженную гангреной конечность, так отказались и от ее царства. Вот этот самый окутанный туманом овраг вполне способен оказаться последним клочком земли, который можно с полным основанием назвать Кислевом.
По щекам ее потекли слезы.
— Кислев — это земля, а земля — это Кислев, — прошептала она.
До сих пор она считала, что именно это придает ей стойкости.