— Я бы не стала слишком доверять этим россказням, господин Царев, — улыбнулась Катарина. — В них лишь каждое десятое слово — правда.
— И все же это будет побольше, чем в исторических книгах! — прогремел голос Вроджика.
— Так ты умеешь читать? — удивился Тей-Мураз. — Еще скажи, что твой конь может играть на тамборе!
— Я читаю не хуже, чем ты ездишь верхом, — заметил Вроджик.
— Выходит, ты ученый почище самого Афанасия.
— Кого? — переспросил Вроджик, и все захохотали.
Вокруг костра пошла чаша с кумысом.
Смех стих, когда Тей-Мураз произнес:
— Ну что, доберемся до Норварда к полудню?
Все закивали.
— До Норварда? — переспросил Курт, наклонившись к Софье. — Я думал, мы идем в Эренград.
— Норвард и есть Эренград, только на языке унголов. Так город назывался до того, как царица Шойка вместе с господарями захватила его и переименовала.
— К середине утра, если земля останется сухой и на холмах будет хорошая трава, — сказала Урска Писанка, одна из Хранительниц очага, которых Софья встретила в шатре царицы.
Урска не была воительницей с рождения, но, когда пять лет тому назад налетчики-кьязаки напали на станицу Калвискис, она сплотила вдов, матерей и дочерей, чтобы дать отпор врагу. Когда с наступлением зимы мужчины вернулись домой, они обнаружили своих женщин мало того что вооруженными мечами и в доспехах, но еще и увешанными жуткими военными трофеями. И когда на следующий год племена стали двигаться на юг, станицу Калвискис они обходили стороной.
Урска Писанка до сих пор носила вокруг шеи сморщенную мошну, когда-то принадлежавшую воеводе кьязаков.
— Урска Забирающая-Семя права, — согласился боярин Вроджик, передавая другим чашу с кумысом. — Чтобы нести Тей-Мураза дальше, его коню нужна вся трава, которую можно сжевать. Яха, тебе бы хорошо поменяться конями со львом-убийцей и избавить бедную животину от страданий.
— Фу! — усмехнулся Тей-Мураз. — Ездить верхом на изнеженном имперском скакуне? Уж лучше пешком.
— Мой конь рад, что ты так думаешь, — сказал Курт.
— Благодари своего Зигмара за то, что ты нужен нам в седле, лев-убийца! — Урска хорошенько двинула Курта локтем в ребра. — Иначе бы твой жирный конек уже булькал у меня в котелке.
— Есть откормленную зерном лошадь? — фыркнул Вроджик, ударив себе в грудь громадным кулаком. — Такая еда не по мне. Дайте мяса вскормленного травой животного! В нем больше крови, чтобы сделать мужчину сильным.
— Значит, ты сожрал целое стадо длиннорогих коров! — воскликнул Тей-Мураз.
Вроджик склонился над огнем и заявил:
— Ага, и каждый раз, когда я залезаю в постель к твоей жене, она скармливает мне очередную корову из твоего стада.
Тей-Мураз зашелся хохотом и пнул горящее полено в костре, которое в вихре искр приземлилось прямехонько на колени Вроджику. Тот тут же подпрыгнул и отбросил его прочь, размахивая руками, как сумасшедший. Полено отлетело к другому костру, и двое обнаженных по пояс воинов вскочили на ноги, изрыгая ругательства.
— Ваши мамаши вообще знают, как вы разговариваете? — прикрикнул на унгольских всадников Вроджик и продемонстрировал им непристойный жест руками и пахом.
— Не думала я, что вновь это увижу, — заметила Софья.
— Увидишь что? — не понял Курт.
Боярин тем временем вступил в вульгарную перепалку с кругом воинов у соседнего костра.
— Вот это, — объяснила Софья. — Мы видели столько несчастий, что я думала: этим людям уже никогда не вкусить веселья.
— Потому что вы все сумасшедшие, — сказал Курт. — Иначе зачем бы вам тут жить?
— Это наш дом, — рявкнул Рюрик. И тут же исправился: — Был наш дом.
— Нет, Рюрик, ты верно сказал в первый раз, — возразила Софья, и, когда эхо подхватило ее голос и пронесло по ущелью, перепалка у соседнего костра мигом прекратилась. — Это наш дом, и он будет им всегда, что бы ни случилось. И этого никогда не понять народам других земель. Когда каждый день живешь под сенью смерти, всякий миг жизни, вырванной из ее клыков, кажется слаще меда. Когда у тебя могут забрать все в мгновение ока, каждый вздох — на вес золота, каждая минута смеха — дар, каждый миг любви — чудо.
— Если так оно и есть, то почему же все вы одержимы безумной радостью или же погрязли в мрачном фатализме? — спросил Курт и при этом поднял руки вверх, чем показал, что не хотел никого оскорбить.
Софья посмотрела на боярина, приглашая ответить на вопрос Курта, и тогда Тей-Мураз дал единственно возможный ответ.
Ротмистр пожал плечами и выдал: