Ледяная Царица кивнула и села на снежно-белую лошадь. Царица посмотрела на Софью; казалось, Катарина едва была способна пережить печаль расставания.
— Обещай, что сумеешь уберечь эту кроху.
— Обещаю, — всхлипнула Софья.
Царица кивнула и повернула коня. Тей-Мураз прокричал древний боевой клич унголов и теперь кружил перед Софьей, оскалившись и распустив чуб.
Он ударил кулаком в грудь и велел ей:
— Проследи, чтобы господин Царев сложил великое сказание о нашей последней битве!
Не в силах отвечать, потому что у нее сжалось горло, Софья кивнула.
— Яха! — вскричал Тей-Мураз, и уланы последовали за ледяной путеводной звездой сверкающего меча царицы.
Ветер и дождь не могли заглушить их дикие вопли, знаменитый хохот и свист крыльев и знамен.
Последние воины Кислева пересекли реку и двинулись в направлении скалы с храмом Тора на вершине.
Разве можно найти лучшее место для встречи с богами?
— Во имя Зигмара, куда это они? — вскричал Курт, глядя, как воины царицы скакали по мосту. — Корабль отплывает, нам надо успеть сесть на него.
Софья крепко прижимала к себе Миску и бежала к «Тринованту», глотая слезы. Она не оглядывалась и не решалась заговорить.
— Софья, что происходит? — Курт быстро нагнал ее на своем коне. — «Триновант» отплывает! Царица должна сесть на корабль!
— Она не собирается плыть в Империю, — сквозь слезы проговорила Софья.
— Как так? Куда же еще ей податься?
— Никуда. — Софья наконец-то добралась до сходней.
Капитан Цвитцер и Рюрик ждали их у фальшборта, призывая поторопиться. На баке выстроились ряды моряков с аркебузами, и Софья вздрогнула, услышав треск их начиненного дымным порохом оружия. Когда раздались выстрелы, Миска зарыдала и крепче прижалась к ней.
— Она остается? — недоумевал Курт. — Почему?
— Потому что таков ее долг, — объяснила Софья.
— Не могу понять.
— И никогда не поймешь, человек из Империи! — отрезала Софья, не пожелав даже взглянуть на него.
— Курт, Софья! — звал Рюрик. — Скорее! Живее на борт!
Сходни лежали прямо перед ней, но она никак не могла заставить себя шагнуть на них. Сбежать из Эренграда означало признать, что родной стороны больше нет, что погибло все то, что она любила в Кислеве.
— Не могу, — прошептала она.
Миска подняла голову, склоненную к плечу Софьи. Теперь ее лицо было лицом испуганного ребенка со светло-серыми глазами.
— Ты обещала меня спасти, — напомнила девочка, и эта простая истина укрепила решимость Софьи.
— Ты права, кроха. Обещала. И свое слово сдержу.
Софья пошла вверх по сходням, и каждый шаг казался ей предательством. И вот она ступила на борт «Тринованта». Рюрик заключил ее в объятия, следом на корабль взошли Курт и Павел — рыцарь тащил коня в поводу.
Матросы Цвитцера бросили сходни в море, перерубили канаты, которыми корабль был привязан к мосту, и паруса загудели, наполняясь ветром. «Триновант» резко накренился, рванув прочь от причала, и в безнадежной попытке нагнать отходившее судно множество обезумевших зверолюдов полетело в воды океана.
Курт шагнул к противоположному борту. Он смотрел вверх, на храм Тора. Софья видела, как он пытается совладать с терзавшим его ужасом и горем от того, что должно было произойти.
— Они все идут на смерть, — пробормотал он, глядя, как огромное количество монстров окружали скалу, на которой воины царицы готовились к своей последней славной битве. — И чего ради? Нет даже шанса на победу!
— Она бы умерла, если бы оставила эту землю, — прошептала Софья.
— Умерла? Да на ней нет ни царапины!
Софья покачала головой, объяснила:
— Вашего императора выбирают. Он человек, избранный другими людьми. В Кислеве все иначе. Здесь сама земля решает, кто будет править. И земля остановила выбор на Катарине, значит, она должна остаться.
— Бессмысленно. Кислева больше нет.
— Ей это известно. И все же она осталась.
— Но Империя выстоит, — сказал Курт. — Только представь себе, как поднялся бы боевой дух народа, если бы Ледяная Царица высадилась на пристани Альтдорфа! Подумай о надежде, которую бы вселила в людей эта новость! Если объединить ее могущество и силы Верховного патриарха, Золотая Линия простоит хоть тысячу лет!
— Верно все, что ты говоришь, — подтвердила Софья, прекрасно осознавая: Курту никогда не понять, что бы стало с царицей, покинь та Кислев. — Только это ничего не меняет.
Курт повесил голову и проговорил:
— Значит, нет никакой надежды.