– А чего я-то? – окрысился Башнин, на которого немедленно устремились вопросительные взгляды всех присутствующих. – Я четвертый день держу строжайший сексуальный пост! Даже не мастурбирую!..
На воре шапка горит, с мстительным удовольствием подумала Алена. Господа, скажемте «Нет!» Мишкоатлю Клеопетровичу Башнину и его многочисленным грязным…
– Нет-нет, не этот достойный юноша, – помахал пальцем великий демон. – Это от нее!.. – Острый ноготь уткнулся Алене в грудь.
Ошеломленная девушка в недоумении широко раскрыла глаза.
– Нечестивица! – оглушительно возопил аватар, обеими руками хватаясь за голову.
– Бежим! – в неописуемом ужасе заорал Нергалыч, первым бросаясь к дверям.
Неестественно широко разинувший рот монстр Франкенштейна в советской шинели вдруг разом осыпался на подиум, словно состоял из сухого песка.
Огромная сложная система из перепутанных лесенок, тросов и гигантских протеиновых волокон под потолком внезапно пришла в движение – неспешное, но неумолимое и страшное, словно надвигающаяся на берег гигантская волна цунами. Это было красиво и грандиозно, как всякое масштабное стихийное бедствие. Ремонтные рабы дождем осыпались вниз, один за другим разбиваясь о каменный пол пещеры в кровавые кляксы.
Разбрызгивая голыми ногами ледяные лужи с плесенью на дне, благородные адепты ринулись к выходу, а за ними следом катилась плотная звуковая волна, изрыгаемая разгневанным богом-чудовищем, готовым растерзать нечестивцев, осмелившихся войти к нему неочищенными.
– Владыка весьма расстроен.
Алена задумчиво разглядывала свои шикарные ногти. Безупречный маникюр на двух пальцах правой руки был содран. Как это она умудрилась во время бегства из подземелья Мабузе шваркнуть рукой о грубый камень стены? Да уж, беда никогда не приходит одна.
– Ну что, Эбола, допрыгалась? Суперзалёт. – Великий магистр, как обычно, был флегматично спокоен. Нергалыч на его месте уже давно таскал бы адепта Эболу за волосы по всему кабинету, сладострастно стукая башкой об углы и твердые поверхности. – Стало быть, имела накануне половые сношения, недостойная отроковица?
– Да, почтенный брат. – Алена не могла заставить себя оторвать взгляд от ногтей и поднять глаза.
– Ты что, забыла, что сегодня аудиенция?
– Да, почтенный брат.
Нигредо испустил тяжелый вздох, в котором отчетливо читалось: во имя Альмонсина-Метатрона, с каким же дубьем приходится работать.
– Прямо и не знаю, как нам теперь с тобой поступить, – проговорил он. – При советской власти утешить разъяренного Мабузе в такой ситуации можно было лишь одним способом: преподнеся ему на серебряном блюде твою отсеченную голову…
Алена понуро молчала, буравя взглядом массивную хрустальную пепельницу на столе шефа. Выше взгляд упрямо не поднимался. Виновата, чего уж там. И без нравоучительных лекций все ясно. Она не стала оправдываться тем, что уже несколько раз имела половые сношения накануне аудиенций, и до сих пор все благополучно сходило ей с рук, Мабузе ничего не замечал. Правила ордена предписывали строгий четырехдневный пост перед приходом к повелителю, и если магистр узнает, что она уже несколько раз легкомысленно пренебрегала ими, ставя под удар орден, головой на блюде дело не ограничится. Сначала на нем окажутся все внутренности Алены, причем вынимать их из нее будут заживо.
– Однако сейчас наступили вегетарианские времена, – раздумчиво продолжал Эммануил Тиглатпаласарович, дождавшись, пока серьезность положения дойдет наконец до непутевого адепта. – Толерантность, политкорректность, любовь, взаимопонимание и диснеевские мультики. Благословенное время массовых казней и сатанинских гекатомб кануло в прошлое. Великий демон Маммона – чрезвычайно милостивый и миролюбивый князь мира сего, принесший нам свет и культуру, а также умиротворивший многих своих свирепых собратьев. Так что у нас с тобой, пожалуй, есть щадящий вариант развития событий. Согласись, Елена Ашшурбанипавловна, было бы крайне печально, если бы твоя столь привлекательная плоть в ближайшее время превратилась в груду тухлого мяса, изъеденного трупными червями. Посему поступим следующим образом: я публично произвожу над тобой ритуал «вон из профессии», вышибаю тебя из ордена, и ты в двадцать четыре часа исчезаешь из Москвы в неизвестном направлении. Способ не столь эффектен и зрелищен, как первый, с серебряным блюдом, но из братского расположения к падшей сестре я готов пойти на некоторые моральные издержки.