Оно было вставлено в золотую рамку и почти вдвое выше меня. Настолько большое и внушительное, что я сразу же увидела себя, когда ступила на белый каменный пол ванной. И всхлипнула, потрясенная своим внешним видом.
Было трудно поверить женщине, которая рассказала, как долго я просидела в заточении, но теперь правдивость ее слов стала очевидной. Волосы – обычно рыжевато-каштановые – были настолько грязными, что приобрели совершенно неопределенный цвет. Кожа тоже: она была тусклой, местами фиолетовой, местами просто грязной. Руки и ладони покрывали царапины, о которых я даже не помнила. В голове промелькнула смутная мысль, не оставила ли я их сама, когда раздирала ночами кожу – от холода, тоски или безумия.
Если так я выгляжу сейчас, то не хотелось думать о том, какой меня нашел Баэл. Непрекращающаяся боль в костях как будто усилилась вдвое, когда я увидела ее источник. Царапины начали саднить, когда я заметила в них грязь. Голод чуть не сокрушил меня, когда я поняла, почему лицо под пальцами ощущалось худее, а запястья – хрупкими и ломкими.
Я никогда не отличалась тщеславием, но теперь вынуждена признать, что воспринимала свою внешность как нечто само собой разумеющееся. Презрение к себе затопило меня, когда я поспешила к ванне и включила воду.
Сбросив на пол остатки того, что когда-то было одним из прекрасных платьев сестры, я шагнула в ванну и села, ожидая, когда вода заполнит ее.
Через несколько секунд вода почернела, и мне пришлось несколько раз сливать и наполнять ванну, пока вода не осталась прозрачной. Я думала, что после второго раза пойдет холодная вода, но она так и оставалась горячей, доказывая, что в душах для прислуги воду ограничивают специально.
В подземелье я старалась не думать ни о сестре, ни о матери, ни о чем-то еще. Все мысли были сосредоточены на еде, времени и ожидании следующего дня. На том, что я скажу Сайону, если увижу его снова, и на растущей ненависти к фейри. Теперь же я вновь отчетливо вспомнила, что, когда жила в замке, просыпалась в день купания еще до рассвета. Вода никогда не кончалась, а вот тепло и мыло – да. Первой добраться до мыла было одним из немногих удовольствий в жизни – крошечной победой, к которой я стремилась каждую неделю.
Я представила, как свешиваю ноги с кровати и смотрю на сестру в полутьме.
– Лучше поторопись, – сказала бы я.
– Отстань, – пробормотала бы она, сонно зевая. – Я сплю.
«Идеально, – подумала бы я. – Меньше конкурентов».
Через несколько минут я бы стояла под теплыми струями душа, и вода лилась бы на потрескавшуюся кожу рук. Я бы зажмурилась, представляя, что этот еле теплый душ – роскошная ванная комната с такой кучей мыла, что я бы не смогла все использовать.
Сейчас же, сидя в этой роскошной ванне, я погрузилась под воду, мечтая о том, чтобы в голове не было вообще никаких мыслей.
Глава 25. Лонни
Некоторое время спустя меня вытащили из воды под звук голосов. Нет, одного голоса.
– Ты закончила? Я уже начал опасаться, что ты решила утопиться и мне придется сыграть роль смелого спасателя.
Я подпрыгнула, расплескав воду во все стороны.
– Что за…
Тело вспыхнуло от жара, и меня охватило смущение.
– Должен предупредить, – лениво протянул Баэл, сидя на мраморном полу и прислонившись спиной к зеркалу, – что я не из тех, кто спасает. Если честно, я скорее из тех, кто топит.
– Какого черта ты здесь делаешь? – Я пыталась прикрыть самые интимные места, а затем осознала, что это бессмысленно из-за огромного зеркала и того факта, что он находится здесь уже черт знает сколько времени. – Выметайся.
– Сама выметайся. – Он ухмыльнулся, обнажая зубы. – Я приказал помыться, а не мариноваться.
– Я и моюсь!
Я была возмущена. Вернее сказать, взбешена, но, очевидно, ему наплевать. От несправедливости всего происходящего волна жара пронеслась по позвоночнику, а желание что-то сломать стало почти невыносимым.
– Если ты не выйдешь из ванной, мне придется поговорить с тобой здесь. – Его пристальный взгляд неторопливо скользил по моему телу, так что волна жара стала совсем обжигающей. – Расслабься, у тебя нет ничего, чего я не видел раньше, – да и выглядишь ты не очень.
Я погрузилась ниже в прозрачную воду, пока на поверхности не остались только глаза – как будто это могло помочь. Собравшись с мыслями и глубоко вздохнув, я снова встала. Это, должно быть, одна из худших среди всех несправедливостей мира.