Я глянул в глазок, затем лихорадочно распахнул дверь. На пороге стояла Диана Клищук.
— В-вы ко мне? — запинаясь, промямлил я.
— К вам.
— B-входите, пожалуйста. — Я немного очухался. — Сейчас соображу чаю. Извините, здесь неубрано, и потом… Не уверен, что у меня есть хоть какой-либо десерт. Но если вы подождёте, я мигом сбегаю в булочную. Она тут недалеко, за углом.
— Не надо в булочную. — Диана сбросила мне на руки куртку. — Повесьте, пожалуйста, куда-нибудь. У вас есть контрацептивы?
— Что?..
— Я спросила, есть ли у вас презервативы. Не захватила с собой, а без них я не лягу.
Через час она ушла, на прощание холодно чмокнув меня в щёку. То, что между нами произошло, было ужасно, отвратительно и постыдно. Диана Клищук, «Очи чёрные», секс-символ России, нежданным и непрошеным подарком свалившаяся в мою постель. Она отработала роль, понял я. Роль второго плана — бесчувственной и бесстыдной дешёвой шлюхи. И отработала эту роль бездарно.
Неправда, что стихи пишутся, лишь когда к поэту приходит вдохновение. Когда приходит отвращение, они пишутся тоже. Только другие.
Ни с людьми не сдружившись, ни с блогами, неприглядный в своём постоянстве, ты — в холодном своём монологове, в неуютном своём воздыханстве. Как кому, а калекам калеково — ненавидеть свою оболочку… Ты хотел бы ужаться в молекулу, в никому не заметную точку. С зазеркальной сроднившийся дымкою, ты никем и ничем не согрелся, чтоб остаться навек невидимкою из фантазий маэстро Уэллса…
К полуночи я дошёл до ручки. Опустошённый и выхолощенный, раздавленный навалившейся мутной пустотой, прибитый высосавшим жизненные соки разочарованием, я доплёлся до телефона. К счастью, у меня было лекарство. Моя безотказная палочка-выручалочка, мой персональный ангел-хранитель. Тот, который с детства. Который навсегда. Верный и надёжный. Мой единственный настоящий друг.
— Мне плохо, — сказал я в трубку. — Мне очень, очень скверно, Марат. Приезжай.
Телефон трезвонил не переставая, упорно вгоняя мне в черепную коробку длинные, истошные назойливые гудки. Похмельный сон не хотел отпускать, он цеплялся за меня мохнатыми когтистыми лапами, обволакивал вязким винным туманом. Я скорчился, забился в подушку и натянул на голову одеяло, но настырные звонки подобрались, прицелились, насквозь прострелили ткань и войлок и бесцеремонно выдернули меня из сна. Вяло бранясь про себя, я потащился к телефону.
— Ну, как она? — не утруждая себя приветствиями, осведомился глумливый голос.
— Какая «она»?! — завёлся я. — Кто говорит?
— Не узнал? — Голос в трубке хихикнул. — А это между тем твой куратор.
— Ты… ты… знаешь что… — Я осёкся. Злость душила меня, не давая выхода словам, забивая их на взлёте обратно в глотку.
— Пока не знаю, — ёрнически признался собеседник. — Но ты ведь расскажешь мне, не правда ли? Итак, понравилась ли тебе брюнеточка?
— Да пошёл ты.
— Уже иду, — отозвался голос в трубке. Глумливые нотки из него вдруг исчезли. — Жди гостя, через десять минут буду. Нам надо поговорить.
— Я не желаю с тобой разговаривать! — заорал я. — Ты понял? Ты…
Трубка ответила короткими гудками.
Ровно через десять минут я открыл Лопухову дверь. Молча отстранился, пропуская внутрь. Злость и неприязнь душили меня, я собирался высказать всё, что о нём думаю, и выставить его за порог.
— Ну и бардак, — брезгливо сказал визитёр, оглядевшись. — Даже хуже, чем я предполагал. Да и хозяин выглядит под стать обиталищу. Что, друг мой Олежка, была бурная ночь? На вот, поправься.
Витька извлёк из-за пазухи чёрного, до пят, плаща поллитровку и протянул мне. Я сглотнул слюну. Выпить мне было нужно, необходимо. Проклятие, я не хотел брать водку из его рук! Я…
— Пойдём на кухню, — сказал я угрюмо. — Стаканы сейчас соображу. Зажрать только нечем.
— Я не собираюсь зажирать, — с прежней брезгливостью сообщил Лопух. — И пить не стану. Но ты давай, не стесняйся. Опохмелись, а потом мы поговорим. У меня к тебе предложение.
Я сидел на незастеленной кровати, исподлобья глядел на развалившегося в продавленном велюровом кресле Лопуха и мучительно размышлял, издевается он надо мной или говорит всерьёз. То, что он назвал предложением, было нелепо. Это было несуразно и дико, ничего более идиотского я в жизни не слыхал.
— Ты шутишь? — робко спросил я наконец.
— Нисколько. Я делаю тебе предложение. Коммерческое, если угодно. Я забираю то, что у тебя есть, и плачу за это. Сделка пожизненная, если я откажусь от своих обязательств, соглашение немедленно потеряет силу и товар к тебе вернётся.