Он замолчал — надолго. Потом сказал:
— Я не переживу её ареста и суда… Вся семья не переживёт… Миссис Рокстон не может оказаться за решёткой с такими чудовищными обвинениями — чем бы ни закончился процесс… Выбора нет. Я звоню Артуру. Пусть вызывает охотников… Пусть забирают…
Я и сама была шокирована историей с загрызенной девочкой. Неужели Люси оказалась столь ловкой комедианткой? Впрочем, мне приходилось встречать дьявольски хитрых шизофреников, актёрские способности которых могли бы принести им не один «Оскар» и «Глобус»…
— Звоните, — глухо сказал Кеннеди. — Другого выхода действительно нет… Но прошу — выждите час. Нам с доктором Блэкмор необходимо тоже приготовиться. Вот уж не думал, что доведётся когда-либо увидеть казнь вампира…
— Не увидите, — сказал Рокстон. Голос его зазвучал куда твёрже. — Никто вас зрителем не пустит. Разве что можете послушать с помощью этих ваших штучек…
Наблюдать кульминационную сцену своими глазами мне, к сожалению, не довелось. Поэтому попробую изложить её в третьем лице.
Итак.
Близилась полночь. В обширной гостиной Рокстонов царил полумрак — лишь десяток свечей, расставленных тут и там, освещали её.
Стояла тишина, нарушаемая тиканьем старинных напольных часов. Шестеро собравшихся молчали. Четверо из них — в длинных, до пола, чёрных плащах с глухими капюшонами — сидели на старинных стульях, расставленных вдоль одной из стен. Пятый, одетый точно так же, сидел рядом с обширным столом. Шестой лежал на этом столе, неясные контуры тела скрывались под чёрным покрывалом.
На другом столе — меньшего размера, стоявшем в углу, — были разложены принесённые братьями-охотниками орудия. Колья — длинные, раздвоенные, и короткие, гладко зачищенные. Фонари, аэрозольные баллончики. Стояла объёмистая бутыль со святой водой.
Внезапно тело, накрытое чёрным покрывалом, задвигалось — всё сильнее и сильнее. Покрывало сползло с одного конца, открыв взорам собравшихся женские ноги, обтянутые ажурными колготками. Грубая верёвка, опутывающая щиколотки, резко контрастировала с этими ногами, на редкость стройными и привлекательными.
Человек, сидевший у стола, встал. Поправил покрывало. И — ударил ребром ладони шевелящуюся фигуру — в районе не то головы, не то шеи. Шевеление прекратилось.
Один из сидевшей у стены четвёрки обратился к нанёсшему удар человеку. Голос был глухой, искажённый.
— Зачем ты призвал нас, брат Джун? Если тебе есть что сказать — говори.
Спрашивавший выделялся среди собратьев ростом и шириной плеч — возможно, поэтому он казался среди них главным.
— Мне есть что сказать, брат Трувер… — ответил Джун медленно. — Но мне очень тяжело говорить… И сначала я хочу спросить вас, братья… Приходилось ли вам сталкиваться с тем, что врагом оказывался близкий вам человек? Друг? Родственник? И если приходилось, то как поступали вы тогда?
Джун сделал два шага в сторону четвёрки. Простёр руку в их сторону.
— Ответь ты, брат Трувер!
Трувер ответил, не размышляя:
— Приходилось, брат… Я встал на этот путь именно тогда, когда вампиром оказался мой родной брат… Узы родства были сильны, но кровь невинных взывала к мести сильнее. Я отдал его братии, скорбя и плача в душе. И сам принял участие в казни.
— Ты, брат Юстас?
— Ты опять ошибся, брат, — я Фоб. Но я отвечу тебе. Близкий друг, с которым мы делили горести и печали, оказался виновен в смерти семи человек. Он был казнён моей рукой.
— Ты, брат Юстас?
Речь Юстаса звучала проще, не так патетично и книжно, как у его собратьев, но столь же глухо и невнятно:
— Ну как тебе сказать, брат Джун… Чего не было, того не было. Не приходилось никого из близких как-то… Но если бы довелось — думаю, смог бы. А куда денешься? Устав есть Устав — не исполнишь, и живо самого…
— Ты, брат Деймос?
— У меня было подозрение, брат, очень сильное подозрение, что близкий мне человек стал вампиром. Тогда — несколько лет назад — оно не подтвердилось. Хотя и не опроверглось полностью. Тест дал неоднозначный результат. И она осталась жить…
— Мы ответили на твои вопросы, брат Джун, — произнёс Трувер. — Пора и тебе раскрыть все карты.
— Хорошо. Но сначала последний вопрос. Здесь, перед нами, — человек, который мне близок и дорог. Которого мы казним после проверки святой водой — я уверен в её результате. Ответьте мне, братья: могу ли я отдать его вам в руки, но сам не участвовать в казни?