Конечно, он был старым — наверняка годился ей в отцы. Но, с другой стороны, в нём чувствовался шарм — особый шарм одинокого, но следящего за собой мужика, явно немало повидавшего в этой жизни. В отличие от всех известных Жанне мужчин в Леониде крылась какая-то загадка, и иногда ей казалось, что, если эту загадку не разгадать, жизнь пройдёт зря. К концу первого месяца она перестала ждать от хозяина квартиры неприятных сюрпризов, а потом всерьёз стала задумываться над тем, что небольшая доза внимания с его стороны ей бы не повредила. В конце концов, это свинство — жить с молодой красивой девушкой и обращаться с ней только и исключительно как с домработницей. Альмирка постоянно допытывалась, как продвигается процесс приобретения московской прописки, но Жанна предпочитала отшучиваться. А что она могла ей ответить? Что за всё время он ни разу до неё и пальцем не дотронулся, пусть даже случайно? Что, увидев однажды, как она выходит из ванной, завёрнутая лишь в большое пушистое полотенце (недостаточно, впрочем, большое, чтобы скрыть всё, не предназначенное для посторонних глаз), Леонид покраснел, как неопытный школьник, и тут же ретировался, спрятавшись за дверью своего кабинета? Что какие бы наряды она ни надевала, он продолжает смотреть на неё одним и тем же взглядом? И смешно, и грустно.
В конце октября Альмирка потащила Жанну на ночную дискотеку в какой-то центровой клуб. Там подруги познакомились с тремя нормальными с виду пацанами, один из которых, как оказалось, жил недалеко от училища. Они довольно весело провели время, а когда в половине четвёртого утра уставшая и полупьяная Жанна заныла «хочу домой», пацан сказал, что без проблем доставит её прямо к подъезду. Доехали действительно быстро, вот только подъездом дело не ограничилось. Пацан, которого, кажется, звали Мишей, по-хозяйски взял пошатывающуюся Жанну под локоток и повёл к лифту. На лестничной площадке Жанна полезла в сумочку за ключами и вдруг вспомнила свой договор с Леонидом.
— Постой, — сказала она, отпихивая обнимавшего её за талию кавалера. — Погоди. Я не могу… там хозяин, он не разрешает мне никого приводить, понятно?
— Да и хрен бы с ним, с хозяином, — весело ответил Миша. Он поднял руку, покрытую синими наколками, и сжал её в кулак размером с небольшую астраханскую дыню. — Будет выеживаться, огребёт звездюлей. Давай, киска, открывай скорее, не томи мою нежную душу…
— Нет, — твёрдо повторила Жанна, трезвея просто на глазах. — Ты ему наваляешь, а мне потом на улице жить? Больно надо…
Она уронила ключи обратно в сумочку, и тут Миша больно схватил её за плечи.
— Ладно, киска, уговорила. Не хочешь в койку, твои проблемы. Для этого дела и подоконник сойдёт.
Придерживая Жанну за отворот куртки, он потащил её вниз по лестничному пролёту, туда, где между этажами располагалось высокое смотровое окно. Грубо развернул лицом к заглядывающей в стекло ночи, бросил грудью на подоконник.
— Ну, киска, сама напросилась… И смотри, чтоб не орать, — на куски порежу.
Что-то острое и холодное коснулось Жанниной шеи, и она протрезвела окончательно. Миша проворно расстегнул молнию на её джинсах, свободной рукой стащил их вниз. Лезвие у шеи опасно подрагивало, и Жанна зажмурилась, представив, что будет, если этот кретин в самый ответственный момент начнёт дёргаться.
— Ах, какие мы загорелые, — промурлыкал Миша, отпустив наконец её куртку. Теперь Жанна могла бы попробовать убежать, но далеко ли ускачешь по лестнице со спущенными штанами. — Где же мы так загорели, а, киска? Ну что, трусики сама снимешь или помочь?
Трусики-танго Жанна купила за большие деньги у Альмиры (на которую они не налезали). Козёл Миша наверняка порвёт их, это уж как пить дать. Она уронила руки, просунула непослушные пальцы под тугую резинку, потянула вниз…
— Отставить, — прозвучал за её спиной чей-то негромкий голос.
Жанна почувствовала, как опасный холод перестал леденить шею. Преодолевая страх и внезапно накатившую слабость, вывернула голову вбок, чтобы увидеть, кто пришёл к ней на помощь.
Леонид. Он поднимался вверх по лестнице, как всегда, очень тихо, в своём кожаном плаще, неизменной шляпе-борсалино, с плоским «дипломатом» в руке. Лицо у него было бледное-бледное и усталое, полные красные губы смотрелись на нём инородным пятном, словно он сжимал во рту бутон алой розы.