За воротами обнаружился просторный двор, выстланный квадратами сероватого песчаника. Щели между камнями давно заполнила трава. В местах, где редко бывало солнце, плиты покрывал изумрудный мох. Ступени крыльца также были сделаны из камня, будто я и в самом деле оказался в какой-нибудь старинной крепости. Напротив жилого дома возвышался мрачный овин. Почерневший от времени сруб густо зарос крапивой. Одной стеной сооружение упиралось в соседский забор, с другой стороны овин обнимала большая груша. Узловатые руки дерева-старожила были настолько велики и протяжны, что давно обломились бы под собственным весом, не поддерживай их упёртые в землю рогатки.
Сине-зелёная тень древесной кроны бесплотным фронтиром отделяла внутренний двор от освещённого солнцем участка земли в глубине тёткиных владений. Там, нежась в лучах летнего солнца, топорщились зелёным холмом листы какого-то бахчевого растения, не то тыквы, не то кабачка. В огородное царство от дома вела прямая стёжка, выложенная блестящим булыжником. На границе тьмы и света, устроившись прямо на дорожке, невозмутимо вылизывал промежность толстый белый кот.
— Какой пушистый! — восхитился я.
— Это не мой — соседский. — Тётя Клава наконец присоединилась к нам. — Я животину не держу. Хлопотно.
И тяжкие «крепостные» ворота, и мшистый каменный двор, и чёрный овин, несмотря на свою внешнюю чуждость, оказались всего лишь привратниками на пороге иной реальности. Переступив избитый ногами порог старого дома, пройдя тёмные сени, загромождённые садовым инвентарём, ветхими плащами и обувью, я оказался в мире удивительных вещей и запахов. Ничего из привычных моему обонянию ароматов не было здесь и в помине. Всё иное, всё незнакомое и какое-то пугающе самобытное. А что за архитектура? Что за странная неравномерность размеров и форм, где каждый угол на особицу, каждая половица со своим неповторимым скрипом? Музей? Кунсткамера, где собраны ветхие химеры прошлого? Нет, это было что-то другое. Всё ещё живое, дышащее. Городское дитя, я оробел, впервые встретившись с домом предков. Медленно, будто погружённый в странную грёзу, ходил я по комнатам, едва прикасаясь к пыльным предметам, назначение которых мне было известно лишь отчасти. И они отвечали мне: может, бранились на чужака, а может, пытались подбодрить. Но, увы, я не знал их наречия. Ведь на выщербленных пыльных боках не было заводских пометок и оттиснутых ценников.
Дом имел форму буквы «Г». В районе крыльца располагались несколько подсобных помещений и большая темноватая кухня, посреди которой возвышалась железная колонна АГВ. Сейчас этот алтарь огня мирно спал, но когда нужно было принимать душ или мыть посуду, в глубине его с рёвом поднималась волна синего пламени. Направо от кухни располагалась продолговатая трапезная с длинным массивным столом, накрытым ослепительно-белой скатертью: на тонкой, полупрозрачной основе были вышиты небывалые цветы и райские птицы. Из столовой я попал в большую пустоватую комнату. Из мебели здесь имелись две старинные кровати с мощными металлическими спинками, тёмный от времени стул и небольшой комод. На стенах не было ни картин, ни фотографий. Сквозь открытые окна лился солнечный свет. А вот и горшки с геранью! Значит, за стеклом улица! Я подошёл поближе. Действительно. Вот кусты сирени у ворот, а вот грунтовая дорога — ещё дымится Яшина папироса.
— Спать будете здесь, в горнице. Светло, просторно, очень хорошо, — безапелляционно заявила тётя Клава. — Горница, столовая, кухня. В другие комнаты ходить не надо. Там не прибрано.
В большую комнату выходила ещё одна дверь. Она была плотно закрыта. И конечно же, я не утерпел, ведь ключ торчал в замке. За дверью клубилась темнота, из которой медленно, словно нехотя, выступали контуры предметов. Вот письменный стол, чернильница, стул с высокой спинкой. Поблёскивают стёклами огромные шкафы.
Когда я перешагнул порог, то почувствовал странное сопротивление. Словно кто-то незримый мягко, но настойчиво выталкивал меня из тёмной комнаты.
Рядом со столом располагался старинный секретер, на обитой зелёным сукном столешнице полукругом стояли забавные резные фигурки. Я подошёл, чтобы рассмотреть их поближе.
— Что ты здесь делаешь? — Я вздрогнул. На пороге, поджав губы и уперев руки в бока, стояла рассерженная тётя Клава. — Я же сказала не ходить в другие комнаты! Здесь пыльно, не прибрано, ещё, чего доброго, подхватишь какую-нибудь инфекцию.