— Но чья это комната?
— Это комната Вари, моей сестры. — Клавдия как будто смягчилась. — Она умерла три года назад. Раньше дом принадлежал ей. А теперь марш мыть руки и завтракать!
День прошёл незаметно. В небе над городом ещё горели отблески вечерней зари, а уединённый каменный двор перед домом уже заполнил густой зрелый сумрак. На фоне нежно-голубых вечерних небес тёмная громада овина казалась мрачным вестником грядущей ночи. Над коньком острой крыши игриво выгибался тонкий серебряный зубчик молодого месяца. Из тёмного сада потянул прохладный сквознячок, заставляя листву старой груши отозваться чуть слышным шуршащим вздохом.
— Ну что засмотрелся? — Жёлтый прямоугольник дверного проёма заслонила плотная фигура тёти Клавы. Обтекая её округлые бока, из кухни стремился на волю аромат свежей сдобы. — Заходи в дом и дверь на щеколду закрой. Я пирожков напекла. Сейчас сядем телевизор смотреть.
— Зачем закрывать? — Я удивлённо посмотрел на тётку. — Калитка на замке.
— Закрой, — упрямо повторила Клавдия и вдруг зябко поёжилась, — мало ли…
Я пожал плечами: надо так надо. Вошёл в дом и, ухватившись за край массивной двери, потянул его на себя, отгораживаясь от внешней темноты. Когда дверь со скрипом стала на место, я с удивлением отступил от неё. Обитая кожей панель от пола до потолка была покрыта разнообразными запорами от примитивных крючков и засовов до вполне современных задвижек и цепочек. Некоторые из них казались новыми, другие давно покрыла ржавчина. В замочных скважинах на разной высоте торчало не менее десятка ключей.
— Это всё Варя, — тихо проговорила тётка, предвосхищая мой вопрос. — Последние-то годы она совсем плохая была. Вот и мерещилось ей бог знает что. Только спать ляжет — вскакивает. «Воры! — кричит. — Цыгане! Лезут к нам!» Я ей: «Спи! Никто к нам не лезет». А она: «Ой, лезут, лезут. Дверь открыть хотят». Бывало, до утра по дому металась, воров искала. Даже когда при смерти была, лежмя лежала, и то про воров шептала. А пока сама ходила… Как пенсия — Варя в магазин и обязательно задвижку новую купит. Боялась она очень. А всё потому, что одна была. Муж-то у неё давно помер. Вот и маялась.
На следующий день мы отправились в центр города за посылками. В то время некоторые вещи и продукты проще было приобрести в столице и отправить себе же по почте. Колбаса «Сервелат» и прочие деликатесы в елецких магазинах либо отсутствовали, либо моментально сметались страждущими горожанами прямо в день завоза.
Когда мы вышли на улицу, жёлтая «Волга» уже ожидала перед воротами. Меланхоличный Яша терзал перочинным ножом очередную дощечку.
— Опять насорил! — возмутилась тётя Клава. — А кто убирать будет?
— Простите, — как-то тускло ответил долговязый.
Он убрал нож, схватил искромсанную деревяшку двумя руками и сломал её об колено. Лицо его при этом приобрело очень странное выражение. В свои неполные десять я мало что мог сказать о физиогномике, но в тот момент мне показалось, что Яша сейчас заплачет.
— Ну, ладно, — милостиво кивнула Клавдия. — Когда вернёмся, уберёшь.
На площади было людно и жарко. Лавочки оккупировали подростки в футбольной форме. В тени Ильича примостились несколько мальчишек моего возраста. Юные аборигены с упоением поглощали мороженое. Мимо курсировали пожилые ельчане и флегматичные мамаши с колясками. По площади важно расхаживали жирные серые голуби. Бронзовые плечи вождя несли на себе отпечаток внимания этих вездесущих птиц.
Вместе с Яшей мы проследовали к неказистому, выкрашенному в красный цвет зданию почтамта. Полчаса вялых дебатов с почтовым чиновником, и мы обрели вожделенные коробки. Все четыре, как и гласила сопроводительная телеграмма. Мне вручили одну коробку, Яша взялся за две. Бабушка с тёткой решили нести оставшуюся кладь по очереди.
Когда мы вернулись на площадь, то увидели, что диспозиция у памятника поменялась. Мамаши с колясками куда-то пропали, а место футболистов заняли смуглые черноволосые женщины в просторных ярких юбках и пёстрых платках.
— Цыганки, — проворчала тётя Клава, — только их не хватало.
Бабушка тоже фыркнула что-то соответствующее. Взрослые часто предостерегали меня от общения с цыганами. Правда, большая часть предостережений очень походила на сказки-страшилки. Мол, «не ходите, дети, в Африку гулять». Пока мы шли через площадь, я с интересом наблюдал, как ведут себя цыганки. Их действия напоминали движение пчелиного роя, о котором недавно рассказывал Николай Дроздов, ведущий моей любимой программы «В мире животных».