Тем не менее страсти постепенно улеглись. Клавдия совершенно успокоилась, включила телевизор и приготовила банку с водой. Наступало время очередного сеанса Алана Чумака.
Едва я закрыл глаза, мне привиделись мёртвые воробьи. Они сидели на спинке моей кровати и скрипели противными голосами на манер соседского петуха. Глаза птиц были затянуты точно такими же мутными бельмами, как и глаза Яши.
Едва в моём угнетённом кошмаром сознании возникла мысль о водителе, как тот не замедлил явиться. Выступил из темноты, окружающей кровать, и протянул ко мне искалеченную руку. Обрубок безымянного пальца во сне выглядел ужасно. Рана была свежей и постоянно кровоточила. Багровые, светящиеся, точно кремлёвские звёзды, капли с тихим шипением падали во мрак. Воробьи с радостным урчанием срывались со спинки кровати и подхватывали капли на лету. От мёртвых птиц веяло холодом и затхлой водой. Внезапно они показались мне огромными, точно орлы или альбатросы. А я, наоборот, съёжился до размеров червяка. Мне хотелось крикнуть, отогнать химеру. Но черви не умеют кричать.
Внезапно из темноты донёсся собачий лай, а затем громкий, отчаянный крик. В то же мгновение наваждение распалось на части, которые скомкались и почернели, точно кусок газеты на костре.
Я проснулся. Холодный пот тёк по спине. Едва я успел вздохнуть, как страшный крик раздался снова, уже наяву.
Я вскочил. На соседней кровати заворочалась бабушка.
Крик повторился. Он был очень отчётливым и доносился из комнаты тёти Клавы! Неуверенно ступая в темноте по старым скрипучим половицам, натыкаясь на столы и шифоньеры, я направился на звук. Остановившись перед дверью тёткиной комнаты, я робко постучал. Однако новый крик заставил меня потянуть ручку на себя.
Тётка сидела на кровати, прижавшись к спинке. Её руки непрестанно двигались, голова моталась из стороны в сторону. Ноги, согнутые в коленях, были накрыты одеялом.
Я включил свет и увидел, что глаза Клавдии закрыты, а губы постоянно шевелятся. Я прислушался.
— Кусают, кусают, кусают, — быстро шептала тётка, — ноги сгрызли совсем, руки грызут-грызут. Пролезли и кусают. Нет! Пошли прочь! Фу! Фу! — Тут она снова издала такой же жуткий вопль, какой и разбудил меня.
В комнату, оттеснив меня, ворвалась бабушка. Подскочила к тётке, принялась трясти её за плечи.
— Клава! Что случилось? Клава!
Тётка открыла глаза.
— Они как-то пролезли, Люба! Наверное, через подпол. Кусали меня, рвали. Насилу отогнала их.
— Да кого ж ты отогнала?
— Собак, Люба. Собак! Здоровенные, лютые псы. Нетто ты их не видала?
— Клава, — строго сказала бабушка, — дом закрыт. Какие ещё собаки?
— Да как же закрыт. А ноги-то мои? Смотри, все в крови! — Тётка задрала одеяло. Её ноги покрывала сеть синих вен, демонстрируя обычные проблемы пожилых людей. Однако никаких ран или синяков не было и в помине.
— Да как же это? — пролепетала Клавдия. — Кровь-то ручьём лилась!
— Это был сон. Вот как, — сказала бабушка.
— Нет, — заупрямилась тётка, — я их видела, они где-то здесь.
Внезапно её лицо застыло, точно внезапная догадка поразила женщину до глубины души.
— Это ОН! — прохрипела тётка. — Он натравил. За что? За что? Что я ему?.. — Её голос прервался протяжным всхлипом, рука поднялась, и пухлый палец упёрся…
Сначала мне показалось, что Клавдия указывает на меня, и, ошарашенный, отшатнулся, но обвиняющий перст искал цель несколько левее того места, где я стоял. Я скосил глаза и увидел небольшой, потемневший от времени комод. На его крышке покоилась аккуратно сложенная белая сорочка, а поверх неё, точно причудливое пресс-папье, лежала «грозовая» брошь. Овальный камень был непроницаем и тёмен, словно февральская полынья, по серебряной оправе гуляли холодные блики.
Бабушка резко повернулась и подошла ко мне.
— Тебе ни к чему тут стоять, — яростно зашептала она. — Тёте Клаве нездоровится. Немедленно ступай в постель!
Очевидно, бабушка решила, что тётка винит в своих бедах меня.
Я послушно отправился в горницу. Лёг, но сразу заснуть не смог. Было слышно, как бабушка водит тётку по дому и, словно маленькую, убеждает: «Смотри, на кухне никого нет… и в прихожей никого. Видишь — дверь закрыта. Хорошо, эту щеколду мы тоже закроем. Да, и эту…» В ответ слышалось бессвязное лепетание Клавы. Из невнятного потока слов то и дело всплывали «собаки» и загадочный «ОН». Похоже, «пророчество» Вовки начинало сбываться. Тётка помешалась. Но как насчёт собачьего лая, который я слышал спросонья? Зловещие загадки продолжали множиться.