Когда они вернулись в маленький домик близ берега Луары, оказалось, что старой Жакмете нечего подать на стол, кроме вареной фасоли. Одиль вновь испытала жгучий стыд и принялась оправдываться:
— Это все она! О, если бы вы знали, крестная, какая это злая и порочная женщина! Ведь она и здесь не прекратила распутничать! Получилось так, что отец прознал про одного из ее любовников — тот в письме своему сюзерену похвастался, а тот письмо передал его величеству, своему брату, а тот переслал его отцу. Отец, как и подобает, убил соблазнителя… ну, не сам убил, людей послал… Такая бойня была, ужас! А ее решил убить сам… А она стала уверять, что этот Бюсси ее оклеветал, похвастался ради красного словца. И отец ее простил. Простил! После всего, что она сделала!
Но госпожа Сен-Этьен, казалось, выловила из сбивчивого рассказа лишь одно слово.
— Так сюзереном был принц.
— Да, монсиньор принц.
— Почему же он сам не сообщил о предательстве твоему отцу?
— А он в Англию тогда уехал… свататься к королеве. Все говорят, что они поженятся. А ведь она на двадцать лет старше его, совсем старуха…
Одиль осеклась. Ее слова могли не понравиться крестной. Впрочем, госпожу де Сен-Этьен трудно было назвать старухой. И молодой тоже. Одиль не смогла бы определить, сколько ей лет. Более того — она затруднялась сказать, какого цвета у крестной глаза и волосы. Они словно бы постоянно меняли оттенки. Возможно, так представлялось из-за того, что госпожа Сен-Этьен не любила яркого света и предпочитала держаться в тени.
— От всей души надеюсь, что этот брак не состоится, — сказала она.
— Вам не нравится наш господин принц, крестная?
— Напротив, я всегда питала наилучшие чувства к владетелям Анжу, даже к нынешним, пусть этот Анжуйский дом и не подлинный.
— Что значит «не подлинный»?
— Видишь ли, дитя мое, было три Анжуйских дома. Первый, истинный, впоследствии принявший прозвище Плантагенетов, владел всем этим прекрасным краем. Плантагенеты выстроили здесь первые замки — из них же главной твердынею был тогда Ланже. Благодаря им долина Луары стала называться садом Франции. Они стали королями Иерусалимскими и владыками Британии, но Анжу и Турень потеряли. Этот род пресекся.
Все услышанное было для Одиль внове, и она слушала с некоторым изумлением. Для нее история начиналась с Франциска I, при котором служил ее дед.
— Второй Анжуйский дом происходил от корня Капетингов, — продолжала госпожа Сен-Этьен. — Он владел Сицилией и Неаполитанским королевством. Но род утратил свои владения и также вымер.
Валуа, придя к власти, придали титул герцога Анжуйского наследнику престола. Они — не настоящий Анжуйский дом, но могут им стать. Король Генрих Валуа обречен не иметь детей, стало быть, следующим королем станет его младший брат. Но только в том случае, если он не женится на королеве Англии. Елизавета, может, и не прочь пофлиртовать с молодым принцем, но ее окружение, в первую очередь государственный секретарь Уолсингем, ненавидит его. Они готовы на любое преступление, дабы не допустить этого брака. Да если даже это было и не так… Нельзя, чтоб Анжуйский дом мешал свою кровь с кровью Тюдоров, этих валлийских выскочек, уничтоживших последнего законного короля из рода Плантагенетов!
— Вы говорите так непонятно, крестная.
— О, если ты хочешь достичь чего-то, тебе предстоит многое узнать… и многое совершить. Или тебя устраивает та жизнь, которую ты ведешь?
— Нет! — Одиль в гневе топнула ногой и тут же пожалела об этом — следовало поберечь обувь. — Я наследница старинного графского рода и должна получить все, что причитается мне по праву.
— Это нетрудно сделать. Ты прекрасна собою, дитя мое. Стоит тебе появиться на одном из балов, которые устраивает принц, и все глаза будут устремлены на тебя.
— Но, крестная, как я могу показаться на балу? У меня нет ни кареты, ни лошадей, ни свиты. Да что там! Посмотрите, в какие обноски я одета! Если каким-то чудом я попаду во дворец, слуги принца вытолкают меня, как замарашку.
— Это все нетрудно исправить.
— Вы можете привести меня в Анжерский замок?
— Нет, дитя мое. Когда-то я бывала там и даже жила…. Но теперь дорога туда мне закрыта.
— Вы гугенотка, крестная?
— Что? Ах, это… Ни в коем случае. Это учение отняло у нас, пожалуй, больше достойных, чем преследования инквизиции… Нет, дитя, я не могу привести тебя во дворец, но ты можешь заполучить все сама, если проявишь достаточно смелости.
— Скажите мне, что нужно сделать.
— Сознаешь ли ты, в каком краю живешь? Долина Луары — сад Франции, но что питает сады?
— Не знаю.
— Вода. Без нее сад был бы пустыней. Этот край процветает благодаря Луаре и прочим рекам и источникам. Они для здешней земли — что кровь для тела. Люди знали это в древности и почитали источники вод, а также божеств-покровителей. Со временем мужчины забыли об этом, но женщины по-прежнему приходили на перекрестки, свершали ритуалы и приносили жертвы.
Сердце Одиль болезненно сжалось. Язычество… Лучше бы крестная оказалась гугеноткой.
— Известно, — продолжала госпожа Сен-Этьен, — что примерно полвека назад одна чужестранка, которая воспитывалась здесь и знала древний обычай, воззвала к Силам и попросила корону для себя и своих потомков.
— И получила?
— Дитя мое, имя «Анна Болейн» тебе ничего не говорит?
Одиль покачала головой. Ее занимало совсем другое.
— Значит, просить можно обо всем?
— Да. Но ты получишь именно то, о чем просишь. Анна Болейн просила короны, а не благополучия и долгой жизни.
— Но вы так и не сказали мне, что я должна сделать.
— Я расскажу тебе об этом, когда ты придешь ко мне.
— В ваше имение? Я там никогда не была.
— Ты отправишься туда в канун полнолуния. Я живу в лесу Веррер-ан-Форез.
Одиль не сразу представила себе, где это. Потом догадалась. Госпожа Сен-Этьен не зря носила такую фамилию; ее владения располагались возле городка того же имени. Там же находился и лес Веррер.
— Это же так далеко!
— Не многим дальше, чем Плесси-ле-Тур.
— Но туда я ходила с вами.
— Там я тоже буду с тобой. Не бойся, тебя встретят и проводят. Если же испугаешься испить из чистого источника, пепел и зола на всю жизнь станут твоим уделом.
Дочь ловчего, привыкшая жить в глуши, Одиль не боялась леса. Но все равно ей было страшно. Гражданские войны, терзавшие Францию, не миновали и благословенную долину. Однако во владениях главного ловчего никто бы не посмел тронуть его дочь, страшась сурового нрава графа. Но что будет, если она повстречается с солдатами, не важно чьими — короля, Лиги или гугенотов? Или просто с охотниками?
При всей своей наивности она знала, что будет. И никто не подтвердит, что Одиль знатного рода, и красота не будет ей защитой, наоборот… Лучше десять раз повстречать в лесу голодного волка.
Но ни волков, ни охотников не было, а вот подошвы у туфель окончательно отвалились. Идти в них было невозможно, оставаться на месте — тоже, и Одиль пришлось сбросить проклятую обувку. Ступив босыми ногами на палую листву, в которой, как змеи, таились острые сучья, Одиль едва не заплакала от боли и унижения. В какой-то миг она готова была повернуть назад. Но нет. Если она, дочь графа де Монсоро, пустилась в путь, то дойдет до цели. И сделает все, чтобы ей более никогда не пришлось брести по темному лесу в страхе и одиночестве, раня ноги в кровь.
Совсем стемнело, и Одиль не представляла, куда идет. Проклятие! Ведь ее должны были встретить! Она не допускала мысли, что крестная обманула ее. Неужели она заблудилась? Ей снова стало страшно, особенно когда с ветки ближайшего дерева сорвался ворон и закружился над ее головой.
Одиль замахала руками, но настырная птица не улетала. Более того, словно бы на зов, слетелись другие вороны. Черный вихрь закружился во тьме, и кружилась голова от испуга… до того мгновения, когда Одиль вспомнила удивительно обученных лошадей крестной. Что если она и птиц сумела также обучить? И, уверяя, что Одиль встретят, имела в виду вовсе не людей?