На последнем повороте, у самого входа в кафе стена была измазана кровью. Бурые пятна на светлой известке, смазанные полосы и засохший отпечаток ладони — наверное, пьяному дали в лицо. И он стоял, пошатываясь, стирал вязкую, густую жижу с лица. Давился ею. Держался за угол, чтобы не упасть, и метил, метил все кругом своею кровью.
Едва удержался, чтобы не вцепиться зубами в кусок мокрой стены. С ума я сойду…
Ксения сидела у заиндевевшего окна. Одинокая чашка кофе. Полная окурков пепельница. Официант устал бегать, отчаялся и оставил посетительницу в компании пустых пачек и пустых размышлений. Не успев толком оглядеться, я понял, что ничего не изменилось. Ксюша не улыбнулась мне, напряглась. Зажженная сигарета сломалась в пальцах и немедленно была заменена новой.
Ни слова о моем опоздании, поэтому я не стал извиняться. Сел напротив, так чтобы мы и случайно не коснулись друг друга.
— Совсем зима… Так некстати.
Реплика не требовала ответа. Мне, видимо, отводилась роль молчаливого статиста. Я плотнее запахнул куртку и замер. Маленький зал мягким полумраком окутывал наши фигуры. За пределами световых полос угадывались движения персонала, но ни их самих, ни голосов. Бал привидений.
— Не думай, пожалуйста, что я нашла кого-то лучше. Это нелегко объяснить…
Огонек сигареты вздрогнул.
Что тут объяснять? Я пришел в глупой надежде, что она придумает невероятный, нереальный выход. Или решит оставить все как есть. Или… просто не будет меня бояться. Хотя бы это. За пять лет я, наверное, заслужил такую малость.
Впрочем, все равно. С того момента, как она заперлась в ванной и кричала: «Уходи!», все пошло прахом и перестало иметь значение.
За окном тяжелый снег мелькал в желтых пятнах фонарей и превращался в грязные лужи. Тучи переплетались над крышами домов стаями китов, обезумевших от брачных игр. Небо осыпалось на землю, обесценивая любые разговоры накануне конца.
Не стоило мне приходить.
— Я не могу больше с тобой быть. Ты не такой,понимаешь. — Она впервые подняла глаза. — Понимаешь?
Мой выход: меланхолично пожать плечами, кивнуть и внимать дальше. Ее бледная с синими прожилками рука грубо затушила окурок. У нее теплые мягкие руки и очень тонкая кожа на запястьях. И если… Рот наполнился горькой слюной. Опираясь на столешницу, я поднялся. Глянь-ка, испугалась. Где бы ты сейчас прятаться стала? Под салфеткой? И не надо в меня палочками целиться, не страшно — я же не ролл с огурцом. Что угодно, но только не он.
Толчками просыпался голод. В глазах темнело. Заставил себя успокоиться и молча выйти. Кажется, она меня все-таки позвала. Кажется, это уже не имело значения.
Воздух вливался в легкие пузырящимся шампанским, от холода ломило зубы. До чего приятное ощущение свободы. «Ты не такой, понимаешь?» Кому же понимать, если не мне?
Черно-белый газетный лист пролетел над моей головой флагом финиша. И старта.
Станция была пуста.
Он с тревогой посмотрел через плечо. Но увидеть меня не смог. Оказалось, стать невидимым легко: достаточно самому поверить, что ты пустое место.
Голод тяжело ворочался внутри, подгоняя и не давая расслабиться. Светлый затылок парня удалялся, но время терпело. Некуда мне торопиться.
Он мог сесть в вагон подъехавшего поезда или побежать на эскалатор. Или… что угодно. Черт возьми, я же не желал ему зла!
Эхо двух медленных шагов замерло под сводами — он остановился, чтобы заменить батарейки в плеере. Поезд с гулом ушел.
Я оттолкнулся от стены. Сердце рвано меняло ритм, подстраиваясь под его частоту. Здесь ни-ко-го. Это всего лишь морок. Тень. Наглый серый призрак, которому захотелось погулять. Воздух со свистом вырывался сквозь сжатые зубы, он слышал мое дыхание сквозь треск динамиков, но, словно во сне, оцепенел и никак не мог повернуться. А я теперь стоял слишком близко, чтобы отпустить его.
Клыки мягко вошли в кожу, несколько капель скатилось на пол. Я впился в горячую, терпкую плоть, перекатывая во рту коктейль из сладкой крови, солоноватого пота и жестких ниток свитера. В голове прояснилось. Каждая черточка реальности обозначилась ярко и сочно. Гранитные стены запестрели несчетными оттенками серого. Провода в туннелях загудели изумительной музыкой. Долгожданное воскрешение. Мама моя дорогая, как же долго я сам себе мешал жить.
— СТОЙ! — взорвалось за спиной.
Чертями из табакерки из-за газетного ларька выскочили трое. В воздухе запахло серебром и святой водой. Не вовремя как. Я отбросил обмякшее тело и, не раздумывая, прыгнул с перрона. Стараясь не коснуться рельсов, нырнул в темноту туннеля. Что-то ударилось совсем рядом, в облицовку. Осколки керамики и бетона осыпались на грязные пути. Почти попали, но «почти» не в счет.
Дура в спецовке заткнулась, как только Влад сунул ей сто зеленых «рупий». Повращала глазами, пораздувалась для приличия, но быстро усекла, что больше не обломится. А красные корки Ильюхи намекнули на то, что и это могут обратно забрать.
— Коза. — Влад сплюнул на пол, раздраженно, но без особой злобы глядя вслед станционной смотрительше.
— А ты как хотел? — отозвался Илья. Удостоверение пожарной охраны водоканала, отработав свое, исчезло в бесконечных карманах его необъятной куртки. — Следом на рельсы скакнуть, резвый ты наш?
«Резвый» скис. Убежать от поезда он не смог бы и в пору спортивной юности, а тем более сейчас, набрав пару десятков килограммов пусть мышечной, но массы. Но все лучше, чем Ильон-бульон — как был по малолетству шарик, так с годами в дирижабль и вырос.
— Ладно, замяли. У вас там чё? — обернулся Влад к третьему компаньону, который не участвовал в переговорах с властями, а взял на себя роль полевой сестры и бинтовал «приманку».
Издалека «сладкая парочка» напоминала двух забулдыг, один из которых не вовремя решил присесть. И утеплить горлышко. Бедняга. Где только откопался такой придурок, чтоб добровольно подставиться? Странный тип. Да и тот, что его притащил, не лучше. Владу не нравился отблеск святости, то и дело проступавший на морде тощего Ловца. Ловец, бля. Ни имени, ни фамилии, одни кликухи позорные. Провалит дело волонтер идейный.
— Ну, чё? — повторил здоровяк, подойдя к нему.
— Все в порядке, — ровным голосом отозвался Ловец, — артерия не задета, можно продолжать.
— Продолжать… — Влад оглянулся на давнего кореша. — Оне продолжать желають.
Илья посмотрел на часы, нарочито зевнул и пожал плечами:
— Не сегодня, настойчивые наши. Зверек ушел, следы затерялись во мраке подземном.
— Не срослось, — перевел Влад. — Закругляемся. Вон твой дружок посинел ужо. И я не позарился бы.
— Я нормально. — Белобрысый открыл глаза и неуклюже поднялся. Стоял нетвердо, рюхал по одежке тряпочкой — от сора чистился.
Герои-комсомольцы. Зои Космодемьянские, глядите. Блин, ну говорил же Ильену: не берем в компанию кого попало. Ни веселья, ни азарта, дурь одна. Башки две, а дурь одна. Здоровая и тупая. Ну на фига орать было? Подобрались бы молча, сделали свое дело и по домам с трофеями. Нет, твою мать: «Всем выйти под лампу для лучшей освещенности». И в красивую позу. Хорошо, лошадей в метро не пускают, для полной феерии Ловец приволок бы парочку. К гадалке не ходи.
— А у нас не лошади — ослы.
Илья ткнул друга в плечо, понимая, что тот с досады накручивает себя и дело скоро обернется дракой. Тогда отмазываться придется и деньгами, и звонками, и выбитыми зубами. Влад заглох, уступая.
— Все можно исправить. — Ловец распрямился длинной угловатой жердью. — Зверь голоден, он вернется к своей жертве.
— Ага, как же!
Илья повысил голос, оттесняя Влада и напоминая, кто в команде старший.
— Это, изобретательные наши, красивая теория. Убийцы не всегда возвращаются. Если они с мозгами, конечно.
— Он вернется, — уверенно отозвался новичок и многозначительно поправил духовую трубку, спрятанную в длиннополом пальто.
Влад картинно закатил глаза. Противно было признавать, но настойчивость урода ему чем-то нравилась. Да и обидно было так тупо потерять хороший вечер. Тем более когда еще найдется приманка-камикадзе? Даже двеприманки. На немой вопрос здоровяка толстяк кивнул с едва заметной усмешкой.