— Повернись! — приказал Волин Мазарету, направляя арбалет ему в лицо. — Будь любезен.
Мазарет сделал так, как было приказано, подавив желание рвануться в сторону от направленной ему в голову стрелы. Он услышал, как Волин подошел ближе и произнес:
— Я дарю тебе твою жизнь. Если мы встретимся снова, я заберу свой подарок.
Мазарет не слушал слова капитана, он ловил звук его движений, скрип кожаных башмаков, негромкое позвякивание меча и звук летящего по воздуху тяжелого предмета. Он подался вперед, стараясь пригнуться, но дубина и не целилась ему в голову. Вместо этого он получил сильный удар в плечо, отбросивший его к стене у окна. Он рухнул на пол. Плечо болело, к горлу подкатывала тошнота, он сделал над собой усилие, чтобы не потерять сознание.
Он слышал, как Волин что-то пробормотал, потом до него донесся звук удаляющихся шагов. Он осторожно потрогал плечо и убедился, что кость цела, несмотря на ужасающую боль, пронизывающую теперь всю руку. Он подошел к Хаволлу, лежащему в дверном проеме, его тело уже начало остывать. Мазарет подобрал с пола свой меч, потер ноющий левый висок и вышел из комнаты, собираясь преследовать ушедших.
В первый раз Арогал Волин ощутил прикосновение судьбы в возрасте двадцати трех лет, когда служил сержантом в Седьмом эшелоне Рохарки, размещенном в Седжинде. Как-то летом город навестил Император. Волин патрулировал доки, когда вдруг заметил какой-то темный силуэт, поднимающийся в облаке брызг из воды прямо перед ним. Императора продолжали приветствовать, гремели фанфары, и Волин сначала растерялся. Потом первое изумление прошло, и он увидел, как человек-силуэт поднимает лук и прицеливается в самого Императора, стоящего на трапе.
Волин действовал без промедления, он выхватил из-за пояса кинжал и запустил в убийцу. Кинжал впился тому прямо в шею, стрела выпала и утонула в волнах. И уже после того, как прошло волнение, он выслушал массу поздравлений и благодарностей, принял знаки внимания от отцов города, его продолжал преследовать ужас того мгновения, когда он ощутил, что все, абсолютно все находится сейчас в его руках.
Второй раз судьба проявила себя в черные дни после гибели Императора, на плато Аренджи. Южные провинции еще не сдались, но падение их и остатков армии под ударами могонцев и их союзников-магов было лишь вопросом времени. Арогал Волин находился тогда в Аднагоре, он был совершенно обессилен трехдневным переездом из Баспурской долины, где войска Рохарки были разгромлены могонцами и живым крылатым ужасом, вызванным на подмогу Слугами Сумерек. Он в отчаянии рвался на восток, обратно в Кабриган, в столицу, к своей семье, но нашел там только своего брата Керона, уже одной ногой в могиле.
Тогда, в той комнате, он узнал, что женщина, на которой женился два года назад его брат, была прямой наследницей Кулабрика Тор-Каварилла, так же как и дочь брата, Алель. Собрав последние силы, Керон показал брату несколько пожелтевших пергаментов, которые подтверждали сказанное им, и умолял его помочь жене и ребенку. Наследники Дома Тор-Галантей мужского пола были убиты, Керон был уверен, что только ветвь Тор-Кавариллов сможет восстановить законное правление Империей. Несмотря на то что его мозг был затуманен горем, Волин осознал, что это судьба, и поклялся защищать жену брата и Адель и делать все, чтобы осуществилось то, во что верил его брат.
И все сначала шло как надо: союз с рыцарями Древа, растущие связи, планы восстания. И вот когда все уже готово было свершиться, внезапно появился этот бастард Коррегана, сын герцогини Патрейнской. То, что Волин поддержал Таврика, было необходимо для конспирации, чтобы никто из союза не догадался. Но теперь, когда Таврик окажется в его руках, он будет волен поступить так, чтобы чаяния Детей наконец осуществились. Когда восстание начнется, рыцари обязаны будут оказать помощь, а если юноша погибнет… Что ж, во время войны постоянно происходят трагедии.
Эти и подобные им мысли теснились в его голове, пока он уводил девушку, держа ее за руку, сначала через заднюю дверь дома, потом через темный двор. Его охватывал ужас, когда он вспоминал, насколько близок был к тому, чтобы потерять самую ценную персону в Катримантине. Мазарет не мог желать ничего, кроме убийства, и, если бы он помедлил еще несколько секунд, Алель была бы мертва, а будущее принадлежало бы этому калеке.
«Вся жизнь есть борьба со злом», — горько подумал Арогал Волин.
В воздухе пахло гарью, он слышал крики и вопли, доносящиеся с площади, и звон мечей со стороны покинутого ими дома. Волин почувствовал негодование и раздражение на тех, кто уничтожил самое надежное и безопасное укрытие Детей. Идиоты горожане и оплачиваемые негодяи Вауша устроили все это, изгоняя его из Уметры, но выгоду от происшедшего получит Мазарет и его союзники.
— Смелее, Алель! — обратился он к девушке. — Как только мы перейдем канал, будем в безопасности, с друзьями.
В тусклом свете фонарей он не мог ничего прочесть на ее лице, но то, что она едва держалась за его руку и едва тащилась за ним, явно выказывало ее отвращение к происходящему. Волин подавил поднимающееся раздражение и ничем не выдал его, пока вел ее в самый дальний угол двора. Там в заборе болталась пара досок, и Волин разглядел в щель стоящего с другой стороны забора человека Джерейна. Он сделал знак Алель, чтобы она сохраняла тишину и спокойствие, а сам встал сбоку от дыры и издал шипящий звук. Через миг в заборе появились голова и плечи часового, и Волин нанес могучий удар ему в горло. Человек захрипел и вывалился в дыру до пояса, другая его половина осталась за забором.
— Быстрее! — скомандовал Волин девушке, подталкивая ее к дыре. Потом он оттащил тело в темный угол двора и тоже пролез в дыру.
На улице Волин остановился и огляделся, всматриваясь особенно пристально в пешеходный мост и дорожку на противоположном берегу канала. Все казалось спокойным и безопасным. Он кивнул Алель:
— Идем, друзья ждут нас.
Но она не двигалась, просто стояла вполоборота к нему, опустив голову. Он снова почувствовал, как в нем вскипает раздражение, и сделал усилие, чтобы его голос звучал по-прежнему ровно:
— Алель, сейчас время играет против нас, а скорость — наш единственный союзник. Нам необходимо идти, а не то наши противники…
— А что, если я не хочу идти, дядя? Что, если я не хочу становиться великой королевой? Почему никому не приходило в голову спросить меня, чего я хочу?
В ее голосе была страсть и сила, которых он никогда раньше не слышал, и, хотя его разозлили эти слова, часть его существа восхитилась.
— То, что мы хотим, и то, что мы должны, не всегда совпадает, — ответил он негромко. — Ты знаешь, кто были твои предки, чья кровь течет в твоих жилах, какая судьба уготовлена тебе и твоим…
— Да, знаю, потому что моя мать и ты сказали мне. — Она посмотрела на канал, ее длинные волосы выделялись в темноте светлым пятном. — Вы оба думаете, что все знаете обо мне, — сказала она горько. — Это не так. Есть вещи, которые принадлежат только мне. Вещи, которые не могут стать игрушкой судьбы!
Волин уставился на свою племянницу с холодной яростью в глазах. Она посмотрела на него и отступила назад на несколько шагов.
— Судьбы? Что ты знаешь о судьбе? Ты думаешь, что это какая-то могучая сила, которая двигает нас, словно фигуры на шахматной доске, или кукловод, дергающий за тысячи ниточек? — Он отрицательно помотал головой. — Нет, нет и нет! Судьба похожа на пушинку, горчичное семечко славы, летящее над землей: она может коснуться этой жизни или той, полететь туда или сюда, как сорванный сухой листок. Когда она приближается к нам, мы должны быть готовы поймать ее, схватить изо всех сил, подчинить своей воле и пойти по пути славы… — Его голос потеплел. — Когда такой момент наступает, необходимо быть решительным, некоторые вещи, ценные для тебя вещи, необходимо отринуть, чтобы росту семечка судьбы ничего не мешало. Я хочу, чтобы ты поняла это…
Она не изменила своей позы, но теперь в ней чувствовалась неуверенность. Волин вздохнул, раскинул руки и шагнул к ней: